Дмитрий Волкогонов - Троцкий. «Демон революции»

Но вернемся назад. Пробыв во Франции два года, Троцкий окончательно разошелся с Мартовым, Парвусом и Плехановым. Посылая корреспонденции в «Киевскую мысль», Троцкий активно сотрудничал и в парижской русскоязычной газете «Наше слово», которая с антимилитаристских позиций освещала войну.

В Париже он сошелся с Антоновым-Овсеенко, дружба с которым была весьма долгой и прочной, ближе узнал Луначарского, Рязанова, Лозовского, Мануильского, Сокольникова, Чичерина. Сейчас он вращался в кругу людей, с которыми ему предстояло в недалеком будущем быть в самом эпицентре русской революции. Ленинский «Социал-демократ» и газета Троцкого «Наше слово», в которой он фактически стал первым лицом, все больше писали не только о Молохе войны, который, не уставая, собирал кровавую жатву, но и о тех подспудных толчках, которые начали сотрясать быстро уставшую от войны Российскую империю.

После долгого перерыва Троцкий встретился с Лениным в сентябре 1915 года в Циммервальде – небольшой деревушке в Швейцарии, где собрались 38 делегатов-социалистов от воюющих и некоторых нейтральных стран, чтобы выработать общую позицию по отношению к продолжающейся бойне. По сути, делегаты перешагнули через колючую проволоку и окопы, чтобы солидаризироваться в своей ненависти к войне.

Позиция Ленина была самой революционной и, как выяснится позже, самой трагичной по последствиям: бороться за превращение войны империалистической в гражданскую. Троцкий сформулировал свою позицию иначе: «за окончание войны без победителей и побежденных». Хотя предложение Ленина не получило поддержки большинства, циммервальдская конференция свидетельствовала о возрождении радикального крыла социалистического движения, предтечи III Интернационала.

Троцкий продолжал писать. Некоторые его статьи получили немалый резонанс. Например, «Со славянским акцентом и улыбкой на славянских губах», «Конвент растерянности и бессилия», «Год войны», «Психологические загадки войны»{136} и другие. Правда, Троцкому приходилось проявлять максимум изворотливости, ведь «Киевская мысль» выступала за войну, за войну до победы. Она охотно печатала критические статьи в адрес Германии и неохотно, с купюрами, те, которые касались Антанты. В «Нашем слове» можно было писать смелее. Каждый день Троцкий направлялся в кафе «Ротонда», где можно было прочесть все крупные европейские газеты. Там он часто встречал Мартова, Рязанова, Луначарского… Информация о европейских событиях была дороже плохого военного кофе. Война, отношение к ней все больше разводили социалистов по разные стороны баррикад. Когда Троцкий узнал, что Засулич, Потресов и Плеханов «за войну», он был просто потрясен. Действительно, лучшую характеристику политических воззрений человека дают его конкретные поступки!

В это же время Троцкий закрепит многие свои старые связи с французскими социалистами. Особенно близко он сойдется с А. Росмером, с которым будет поддерживать связь всю оставшуюся жизнь. Даже с фронта Гражданской войны в сентябре 1919 года Троцкий послал в Париж письмо:

«Товарищу Лорио, товарищу Росмеру, товарищу Донату

…Несмотря на блокаду, при помощи которой господа Клемансо и Ллойд Джордж и другие пытаются отбросить Европу в средневековое варварство, мы внимательно следим отсюда за вашей работой, за ростом идей революционного коммунизма во Франции. И я лично с радостью узнаю каждый раз, что вы, дорогие друзья, стоите в первом ряду того движения, которое должно возродить Европу и все человечество…

Чем грубее торжество милитаризма, вандализма, социал-предательства буржуазной Франции, тем суровее будет восстание пролетариата, тем решительнее его тактика, тем полнее его победа… Мы знаем, что дело коммунизма находится в надежных и твердых руках.

Да здравствует революционная пролетарская Франция!

Да здравствует мировая социалистическая революция!

Л.Троцкий»{137}.

А дела Троцкого, между тем, осложнялись. В Марселе, куда прибывали все новые транспорты с русским «пушечным мясом», в одной из частей мужики в военных шинелях взбунтовались. Бунт жестоко подавили. У нескольких арестованных солдат обнаружили экземпляры «Нашего слова» с антивоенными материалами Троцкого. Реакция была быстрой: газету закрыли, а Троцкому предписали покинуть страну. Все протесты эмигрантов и друзей-социалистов не помогли. «Опасный подстрекатель», как окрестили его власти, просил разрешения выехать в Швейцарию или в Швецию. Он опасался, что в силу союзнических обязательств его могут просто выдать царским властям. В фонде Троцкого хранится вырезка из одной французской газеты, где говорится: «…в понедельник, 30 октября Троцкого уведомляют, что он должен выехать немедленно. С момента подписания приказа о его высылке он был поставлен под самый отвратительный полицейский надзор… Вечером два полицейских, которые были к нему приставлены, являются к нему, увозят его и отправляют на испанскую границу…»{138}

В конце 1916 года Троцкого с семьей силой выдворили в Испанию, где через несколько дней арестовали в Мадриде как «известного анархиста». Пробыв несколько недель в тюрьме, непрерывно протестуя против произвола, он добился лишь одного: вместе с женой и детьми его посадили на старый пассажирский корабль «Монсерат» и выслали в Северо-Американские Соединенные Штаты. «Прощай, Европа! – запишет он в своем дневнике. – Но еще не совсем: испанский пароход – частица Испании, его население – частица Европы, главным образом, ее отбросы»{139}. На борту корабля изгнанник напишет письма многим друзьям в разных странах, в том числе и близкому другу Альфреду Росмеру: «Я долгим взглядом провожал уплывающую в дымке эту старую каналью – Европу…»

Троцкий с женой и подросшими мальчиками в канун нового, 1917 года стояли, тесно прижавшись друг к другу, на палубе второго класса и смотрели на тающие скалы Гибралтара. Ровно через 20 лет, в канун 1937-го, Троцкий с женой, но уже без детей (один сын останется в Париже, где скоро погибнет, а другой к этому времени будет расстрелян в СССР, но мать и отец еще не знают этого) еще раз пересекут океан, направляясь к американским берегам. Но тогда изгнанник покинет Европу навсегда. А сейчас скиталец Агасфер отправлялся в неизвестность. За кормой корабля с криком летали чайки. Троцкий мог вспомнить, что в Древнем Риме были жрецы-авгуры, которые толковали волю богов по полету птиц… Что сегодня чайки хотели передать ему? Какова теперь воля богов? Что ждет его в Новом Свете? Авгуров рядом не было. Троцкий открывал неизвестную страницу своей судьбы.