Дмитрий Волкогонов - Троцкий. «Демон революции»

Старый «Монсерат» скрипел, переваливаясь с волны на волну безбрежной Атлантики. «Море было чрезвычайно бурно в эту худшую пору года, – писал Троцкий почти через полтора десятка лет, – и корабль делал все, чтобы напомнить нам о бренности существования… Но нейтральный испанский флаг снижал во время войны число шансов на потопление. По этой причине испанская компания брала дорого, размещала плохо, кормила того хуже»{1}.

Троцкий еще раньше заметил: шум моря, дыхание волн, гул стихии создают впечатление огромного, фантастического существа, которому, однако, не ведомы ни страдания, ни радости, которое не мучает прошлое и не страшит будущее. Океан, подобно звездному небу, высоким горам, лесному костру, рождает у человека потребность думать не только о сегодняшнем дне, но и об эфемерности человеческого существования вообще. Мысли Троцкого, отлетая в философские дали бытия, неизменно, однако, возвращались к неизвестности ближайшего будущего.

Стоя на палубе и вглядываясь в серый горизонт, изгнанник думал: два Новых года войны ему с семьей довелось встретить во Франции, а третий – в просторах океана. Что ждет его в наступающем 1917 году? Троцкий мог вспомнить образный фрагмент из любимого им Глеба Успенского: «В дальнем море, на каменной скале, стоит гигантская статуя «Свободы». Франция подарила эту статую Америке. На огромном пьедестале поставлена величественная фигура женщины с поднятым над головою электрическим факелом. Высоко, чуть не в облака, подняла эта женщина свой факел…» Далее у Успенского: бедные птицы, застигнутые бурей, дождем, снегом, летя на свет, «насмерть разбиваются о гигантский фонарь…»{2}. Не разобьется ли и он о неизвестные каменные громады Нового Света? Что он будет делать в стране, где, по его мнению, «в сердцах – нравственная философия доллара»?

Здесь, в Америке, Троцкий провел всего два месяца, с первых же дней посвятив себя чтению докладов в Нью-Йорке, Филадельфии, других городах. В США он встретил Н.И. Бухарина, А.М. Коллонтай, Г.И. Чудновского, некоторых других революционеров. Но не успел Троцкий толком оглядеться в среде соотечественников и местных социалистов, как стали приходить будоражащие, вначале непонятные сообщения из-за океана о событиях в России. Троцкий доставал множество газет и с волнением читал, читал… Корреспонденты сообщали из Петрограда: 2 марта члены Государственной думы А.И. Гучков и В.В. Шульгин прибыли к императору Николаю II в Псков, где приняли у него отречение в пользу брата Михаила Александровича. Буржуазные думцы делали все для того, чтобы спасти монархию. Об этом откровенно сказал в своей речи перед членами правительства П.Н. Милюков: «Мы не можем оставить без ответа и без разрешения вопрос о форме государственного строя. Мы представляем его себе как парламентскую и конституционную монархию». Прочитав эти строки, Троцкий бросил газету на пол и с яростью сказал:

– Кадеты уже залезли в суфлерскую будку и талдычат свою линию!

– Лева, но этого следовало ожидать, – успокаивала мужа Наталья Ивановна.

Позже, уже в России, Троцкий узнал, что в те дни члены правительства Г.Е. Львов, П.Н. Милюков, А.Ф. Керенский, Н.В. Некрасов, М.И. Терещенко, И.В. Годнев, А.И. Гучков, как и члены Временного комитета Думы М.В. Родзянко, В.В. Шульгин, И.Н. Ефремов, М.А. Караулов, принимая отречение Михаила, предложили ему текст, который оставлял возможность сохранения монархии. После их редакции главная мысль звучала так: «Принял я твердое решение в том лишь случае воспринять верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому и надлежит всенародным голосованием своим через представителей своих в Учредительном собрании установить образ правления и новые основные законы государства Российского…»{3} Спустя годы он вновь прочтет обо всем этом, получая, как и другие члены Политбюро, эмигрантскую литературу из-за рубежа.

А что же социалисты? Где сейчас Ленин? Как будут складываться отношения между большевиками и меньшевиками? Не утопят ли в крови с помощью Германии новую революцию? Вопросы, вопросы… В висках покалывало, кружилась голова, рядом с радостью притаилось смутное беспокойство… Сообщение о том, что над Зимним дворцом развевается красное знамя революции, казалось сладким мифом. На митингах в Америке толпа, вспоминал Троцкий, издавала восторженный рев. Дома он почти не бывал. Мальчики ходили в школу и быстро овладевали английским. До этого во Франции они хорошо освоили французский, а еще раньше, в Австрии, – немецкий. Дети революционного Агасфера росли в космополитической обстановке и делили судьбу отца. Троцкий после первых же сообщений о Февральской революции твердо и бесповоротно решил: его место на родине, где зажжен факел революции. Уже 27 марта 1917 года он с семьей и некоторыми другими соотечественниками отплыл на норвежском пароходе «Христианиа-Фиорд» в Европу. Он еще не знал, что через два десятка лет последнее в его жизни морское путешествие тоже будет через Атлантический океан и тоже на норвежском судне, но в обратном направлении, в Мексику…

При досмотре корабля в канадском порту Галифакс семья Троцкого и еще несколько русских пассажиров были арестованы. Во время нахождения в лагере они узнали, что британское посольство распространило сообщение о том, что-де Троцкий ехал в Россию «с субсидией от германского посольства для низвержения Временного правительства». Стоит заметить, что, когда Троцкий приехал в Петроград, об этом продолжали писать русские газеты. Этому способствовали многочисленные слухи о финансовой поддержке большевиков немецким правительством, подкрепляемые документами, подлинность которых полностью не доказана, но и не опровергнута. И по сей день полной ясности в этом вопросе нет, хотя в последующем за рубежом появилось много публикаций по этому вопросу. Одна из наиболее известных – книга С.П. Мельгунова, бывшего редактора журнала «Голос минувшего», приговоренного большевиками в 1920 году к смертной казни, но затем высланного за границу{4}. Специальное исследование этого вопроса провел В.Л. Бурцев, старый революционер, не раз сидевший в Петропавловском равелине. В своих многочисленных публикациях он заявлял о подлинности финансовых связей большевиков с немецким правительством{5}.

После неоднократных выступлений «Правды» по поводу произвола британских властей Временное правительство было вынуждено телеграфировать в Галифакс и просить об освобождении интернированных граждан России. Через три недели Троцкий достиг Скандинавии и поездом добрался до Петрограда. Он еще не знал, с кем теперь будет: с большевиками или меньшевиками. Однако в одном был уверен твердо: он будет с революцией!