Генри Марш - Призвание. О выборе, долге и нейрохирургии

– Вы же знаете, не профессор решает, в каком порядке оперировать рядовых пациентов, – извиняющимся тоном объяснила она. – Решает менеджер. Вот, запишите его телефон…

Я позвонил по продиктованному номеру – и услышал автоматическое сообщение о том, что голосовой ящик абонента заполнен и я не могу оставить сообщение. К концу недели решено было поступить с Кейт как с рядовым пациентом – отправить ее домой, выдав большую бутыль с морфием. Неделю спустя ее снова положили в больницу – видимо, с одобрения того самого менеджера. Операция прошла очень успешно, но я упомянул о возникшей проблеме в беседе с коллегой-нейрохирургом из той больницы, когда мы встретились на совещании.

– Тяжело приходится врачам, чьи родственники попадают в больницу, – сказал я. – Не хотелось бы мне, чтобы люди думали, будто мою жену должны лечить лучше только потому, что я сам работаю хирургом, но ситуация сложилась невыносимая. Когда операцию отменяют один раз, приятного уже мало. Но пять дней подряд!

Коллега закивал в знак согласия:

– Если мы не можем позаботиться должным образом о своих родных, то что уж тогда говорить о рядовых пациентах?

Итак, в понедельник утром я приступил к работе, переживая из-за того, что поднимется обычная суматоха вокруг поиска свободной койки, на которую можно будет положить девушку после операции.

Если бы болезнь создавала угрозу для жизни, я имел бы полное право приступить к операции, не дожидаясь отмашки многочисленного больничного персонала, пытающегося распределить койки, которых вечно не хватало, между слишком большим числом пациентов. Но жизни юной румынки ничто не угрожало – по крайней мере пока, – и я знал, что начало дня выдастся не из простых.

У входа в операционный блок группа врачей, медсестер и администраторов оживленно изучала прикрепленный скотчем к столу список операций на сегодня, обсуждая, возможно ли управиться со всеми. Я обратил внимание, что в списке значилось несколько рядовых операций на позвоночнике.

– Коек в реанимации нет, – мрачно сказала анестезиолог, состроив гримасу.

– Ну и что? Почему бы в любом случае не послать за пациенткой? – спросил я. – Кровать всегда потом находится.

Я говорю это каждый раз – и каждый раз получаю один и тот же ответ.

– Нет, – отрезала она. – Если в реанимации нет коек, после операции надо будет приводить пациентку в сознание прямо в операционной, а на это может уйти не один час.

– Я постараюсь все уладить после утреннего собрания, – ответил я.

На утреннем собрании рассматривался типичный набор несчастий и трагедий.

– Мужчина восьмидесяти двух лет с раком простаты. Госпитализирован вчера. Сначала он обратился в местную больницу, потому что перестал держаться на ногах и у него началась задержка мочеиспускания. Там отказались его госпитализировать и отправили домой, – сообщила Фэй, дежурный ординатор, высветив на стене томограмму.

В затемненной комнате прозвучали язвительные смешки.

– Нет-нет, серьезно, – настаивала Фэй. – Ему поставили катетер и написали в истории болезни, что пациенту стало намного лучше. Я своими глазами видела записи.

– Да он же ходить не мог! – крикнул кто-то.

– Ну, видимо, их это не смутило. Зато они выполнили плановый показатель – уложились в заветные четыре часа на пациента, отправив его домой. Через двое суток родственники вызвали семейного врача, который и направил старика к нам.

– Должно быть, пациент совершенно безропотный и многострадальный, – заметил я сидящему по соседству коллеге.

– Сами, – обратился я к одному из ординаторов. – Что вы видите на снимке?

Я познакомился с Сами несколько лет назад, когда в очередной раз приезжал в Хартум, чтобы помочь местным врачам. Юноша произвел на меня сильное впечатление, и я сделал все возможное, чтобы он переехал в Англию и продолжил здесь обучение.

В былые времена мы без особых проблем принимали на работу интернов-иностранцев. Однако из-за ограничений, введенных Евросоюзом, в сочетании с ужесточением британских бюрократических инструкций сейчас гораздо сложнее приглашать медиков из-за пределов Европы, – и это при том, что в Великобритании врачей на душу населения меньше, чем в любой другой европейской стране, не считая Польши и Румынии.

Сами блестяще сдал необходимые экзамены и преодолел все препятствия. Работать с ним – сплошное удовольствие. Этого высокого, очень доброго молодого человека, чрезвычайно преданного делу, обожают и пациенты, и медсестры. Он стал последним ординатором под моим началом.

– На снимке видно, что метастазы сдавливают спинной мозг в районе Т3. В остальном снимок выглядит вполне нормально.

– И что нужно сделать? – спросил я.

– Все зависит от его состояния.

– Фэй?

– Я видела его вчера в десять вечера – все равно что распилен надвое.

Сравнение резкое, но оно весьма точно описывает состояние, при котором спинной мозг столь сильно поврежден, что пациент ничего не чувствует и не может ничем пошевелить ниже уровня повреждения, причем надежды на восстановление нет. Т3 – это третий грудной позвонок, так что бедный старик, судя по всему, не мог шевелить мышцами ног и туловища. Должно быть, даже просто сидеть для него было огромной проблемой.

– Если так, то вряд ли ему станет лучше, – заключил Сами. – Оперировать уже слишком поздно. А операция была бы совсем простенькая, – добавил он.

– Что ждет этого мужчину? – задал я вопрос, обращаясь к аудитории.

Все промолчали, так что я сам на него ответил:

– Очень маловероятно, что он сможет вернуться домой, так как ему потребуется круглосуточный уход: каждые несколько часов его надо будет переворачивать, чтобы предотвратить пролежни. Чтобы перевернуть пациента, нужно несколько медсестер, ведь так? Значит, он застрянет в какой-нибудь гериатрической палате до самой смерти. Если ему повезет, то в ближайшее время другие метастазы сведут его в могилу, а перед этим он может попасть в хоспис, где будет поприятней, чем в гериатрической палате. Только вот в хоспис берут исключительно пациентов, которым осталось не более нескольких недель. Если не повезет, то он промучается еще долгие месяцы.

Я задумался: так же мог умереть и старик, живший в доме у шлюза, – один-одинешенек в безликой больничной палате. Скучал ли он по своему маленькому дому у канала, в каком бы плачевном состоянии тот ни был? Все мои подчиненные гораздо моложе меня; они по-прежнему полны здоровья и самоуверенности, которая свойственна молодости. В их годы и я был таким же. Молодые врачи имеют лишь приблизительное представление о реальности, которая ждет многих пожилых пациентов. Я же теперь, готовясь к выходу на пенсию, утрачиваю чувство отстраненности от пациентов. Вскоре мне предстоит примкнуть к низшему классу – классу пациентов – так же было и до того, как я стал врачом. Не быть мне больше одним из избранных.