Лидия Чарская - Записки институтки. Честный рассказ о самой себе

Я инстинктивно нагнулась, и губы государыни коснулись моей пылавшей щеки.

Счастливая, не помня себя от восторга, пошла я на место, не замечая слез, текших по моим щекам, не слыша ног под собою…

Царская чета встала и, милостиво кивнув нам, пошла к двери. Но тут государь задержался немного и крикнул нам весело, по-военному:

– Молодцы, ребята, старайтесь!

– Рады стараться, Ваше Императорское Величество! – звонко и весело, не уступая в искусстве солдатам, дружно крикнули мы.

Как только государь с государыней и начальницей вышли в коридор, направляясь в старшие классы, нас быстро собрали в пары и повели в зал.

Наскоро, суетясь и мешая друг другу, наши маленькие музыкантши уселись за рояли, чтобы в 16 рук играть тщательно разученный марш-полонез, специально приготовленный к царскому приезду.

Сзади них стояла толстенькая старшая музыкальная дама, вся взволнованная, с яркими пятнами румянца на щеках.

– Идут! Идут! – неистово закричали девочки, сторожившие появление царской четы у коридорных дверей.

Музыкальная дама взмахнула своей палочкой, девочки взяли первые аккорды… Высокие гости в сопровождении Maman, подоспевших опекунов, институтского начальства и старших воспитанниц, окруживших государя и государыню беспорядочной гурьбой, вошли в зал и заняли места в креслах, стоявших посередине между портретами императора Павла I и царя-освободителя.

Приветливо и ласково оглядывали высочайшие посетители ряды девочек, притаивших дыхание, боявшихся шевельнуться, чтобы не упустить малейшего движения дорогих гостей.

Мы не сводили глаз с обожаемых государя и государыни, и сердца наши сладко замирали от счастья.

Музыкальная пьеса в 16 рук окончилась, вызвав одобрение государя и похвалу государыни. Вслед за тем на середину вышла воспитанница выпускного класса Иртеньева и на чистейшем французском языке проговорила длинное приветствие – сочинение нашего Ротье – с замысловатым вычурным слогом и витиеватыми выражениями. Государыня милостиво протянула ей для поцелуя руку, освобожденную от перчатки, – белую маленькую руку, унизанную драгоценными кольцами.

Затем вышла воспитанница 2-го класса, добродушная, всеми любимая толстушка Баркова, и после низкого-низкого реверанса прочла русские стихи собственного сочинения, в которых просто и задушевно выражалось горячее чувство любящих детей к их незабвенным Отцу и Матери.

Государь был, видимо, растроган. Государыня с влажными и сияющими глазами обняла обезумевшую от восторга юную поэтессу.

Потом все наши окружили рояль с севшею за него воспитанницею, и своды зала огласились звуками красивой баркароллы. Молодые, сочные голоса слились в дружном мотиве баркароллы с массою мелодий и переливов, искусными трелями и звонкими хорами. Во время пения высочайшие гости покинули свои места и стали обходить колонны институток. Они милостиво расспрашивали ту или другую девочку о ее родителях, успехах или здоровье. Увидя два-три болезненных личика, государь останавливался перед ними и заботливо осведомлялся о причине их бледности. Затем обращался с просьбою к следовавшей за ними Maman обратить внимание на болезненный вид воспитанниц и дать возможность употреблять самую питательную пищу. Как раз когда он проходил мимо нашего класса, мой взгляд упал на Нину. Бледная, с разгоревшимися глазами, трепетно вздрагивающими ноздрями, она вся превратилась в молчаливое ожидание. Государь внезапно остановился перед нею.

– Твое имя, малютка?

– Княжна Нина Джаваха-алы-Джамата, – звонким гортанным голоском ответила Нина.

Государь улыбнулся доброй улыбкой и погладил глянцевитые косы девочки.

– Твоя родина – Кавказ? – спросила по-русски государыня.

– Так точно, Ваше Величество! – произнесла Нина.

– А ты любишь свою родину? – спросил государь, все еще не спуская руки с чернокудрой головки.

– Что может быть лучше Кавказа?! Я очень-очень люблю мой Кавказ! – пылко, забывая все в эту минуту, воскликнула Нина, блестя глазами и улыбкой, делавшей прелестным это гордое личико, смело и восторженно устремленное в лицо монарха.

Императорская чета: Александр III и Мария Федоровна

– Charmant enfant! – тихо проговорила государыня и о чем-то заговорила с начальницей.

Видя, что высочайшие гости собираются отъехать, институтский хор грянул «Боже, Царя храни», законченный таким оглушительно-звонким «ура!», которое вряд ли забудут суровые институтские стены.

Тут уже, пренебрегая всеми условными правилами, которым безропотно подчинялись в другое время, мы бросились всем институтом к монаршей чете и, окружив ее, двинулись вместе с нею к выходу. Напрасно начальство уговаривало нас опомниться и собраться в пары, напрасно грозило всевозможными наказаниями, – мы, послушные в другое время, теперь отказывались повиноваться. Мы бежали с тем же оглушительным «ура!» по коридорам и лестницам и, дойдя до прихожей, вырвали из рук высокого внушительного гайдука соболью ротонду императрицы и форменное пальто государя с барашковым воротником и накинули их на царственные плечи наших гостей.

Потом мы надели теплые меховые калоши на миниатюрные ножки царицы и уже готовились проделать то же и с государем, но он вовремя предупредил нас, отвлекая наше внимание брошенным в воздух носовым платком. Какая-то счастливица поймала платок, но кто-то тотчас же вырвал его у нее из рук, и затем небольшой шелковый платок государя был тут же разорван на массу кусков и дружно разделен «на память» между старшими.

– А нам папироски, Ваше Величество! – запищали голоса маленьких, видевших, что государь стал закуривать.

– Ах вы, малыши, вас и забыли! – засмеялся он и мигом опустошил золотой портсигар, раздав все папиросы маленьким.

– Распустите детей на три дня! – в последний раз прозвучал драгоценный голос монарха, и царская чета вышла на подъезд.

Оглушительное «ура!» было ответом – «ура!», начатое в большой институтской швейцарской и подхваченное тысячной толпой собравшегося на улице народа. Кивая направо и налево, высочайшие гости сели в сани, гайдук вскочил на запятки, и чистокровные арабские кони, дрожавшие под синей сеткой и мечущие искры из глаз, быстро понеслись по снежной дороге.

Мы облепили окна швейцарской и соседней с нею институтской канцелярии, любуясь дорогими чертами возлюбленных государя и государыни.

– Господи, как хорошо! Как я счастлива, что мне удалось видеть государя! – вырвалось из груди Нины, и я увидела на ее всегда гордом личике выражение глубокого душевного умиления.

– Да, хорошо! – подтвердила я, и мы обнялись крепко-крепко…