Надия Мурад - Последняя девушка. История моего плена и моё сражение с «Исламским государством»

Я пробежала через центральный вход в комнату, которую делила с другими девочками. Там стояло зеркало. Повязывая голову светлым шарфом, под который я обычно убирала волосы, когда пропалывала грядки с овощами, я воображала себя боевиком, готовящимся к сражению. Благодаря постоянному физическому труду я была сильнее, чем казалась. И все же я не имела ни малейшего представления, что буду делать, когда увижу, как через Кочо проезжают похитители или люди из их деревни. Что мне им сказать? «Террористы забрали нашего пастуха и увели его в вашу деревню, – потренировалась я перед зеркалом, состроив хмурую гримасу. – Вы могли их остановить. По крайней мере вы можете сказать нам, куда их увезли».

Во дворе я подобрала палку вроде пастушьего посоха и бросилась к центральной двери, возле которой стояли несколько моих братьев с матерью. Они были увлечены разговором и почти не обратили на меня внимания.

Через несколько минут по главной дороге проехал белый пикап из деревни похитителей. Двое мужчин сидели на передних сиденьях и двое – на задних. Я немного знала этих арабов из суннитского племени, которое похитило Дишана. Мы смотрели, как машина в облаках пыли движется по поселку – медленно и уверенно, как будто они совсем не боялись. У них не было никаких причин ехать через Кочо – дороги между городами вроде Синджара и Мосула проходили в стороне от деревни. Поэтому все выглядело так, словно они решили нас подразнить. Я выбежала на середину дороги и встала на пути автомобиля.

– А ну стойте! – крикнула я, размахивая палкой над головой и пытаясь казаться выше и больше. – Говорите, где Дишан!

Чтобы затащить меня в дом, потребовались усилия доброй половины семейства.

– Что это ты задумала? – распекал меня Элиас. – Хотела напасть на них? Разбить стекло?

Он с другими моими братьями и сестрами только что вернулся с поля, и от него пахло луком и потом. Все решили, что мой поступок – просто безрассудная детская выходка. Мать тоже рассердилась на меня за то, что я выбежала на дорогу. Обычно она терпела мой непокорный нрав, и ее даже забавляли мои выходки, но в те дни все были на взводе. В самом деле не стоило привлекать к себе внимание, особенно если ты молодая незамужняя девушка.

– Сядь и подумай, – строго сказала мать. – Тебе должно быть стыдно, Надия. Это не твое дело. Об этом позаботятся мужчины.

Жизнь продолжалась. Обитатели Ирака, особенно езиды и другие меньшинства, быстро привыкают к новым угрозам. Ничего другого не остается, если хочешь сохранить подобие нормальной жизни в стране, которая разваливается на части. Порой, чтобы привыкнуть к новым опасностям, нужно лишь немного обуздать свои мечты. Забыть о том, что хочешь окончить школу, устроиться на не слишком тяжелую работу, удачно выйти замуж. Это совсем не трудно, особенно если убедить себя, что твои мечты с самого начала были несбыточными.

Меньшинства быстро привыкают к новым угрозам. Ничего другого не остается, если хочешь сохранить подобие нормальной жизни в стране, которая разваливается на части.

Иногда привыкание происходит постепенно, и этого даже не замечаешь. Мы переставали общаться с девочками-мусульманками в школе и в страхе прятались по домам, когда в поселке появлялись незнакомцы. Мы смотрели новости о терактах, и нас все больше волновала политика. Кто-то вообще прекращал говорить о политике, чувствуя, что безопаснее хранить молчание. После каждого теракта мужчины добавляли участок к земляному валу вокруг Кочо, пока он полностью не огородил поселок. Но поскольку мы все равно не ощущали себя в безопасности, мужчины вырыли вокруг него ров.

Много поколений подряд мы привыкали к боли и несправедливости и научились не замечать их. Я думаю, именно поэтому мы не реагировали на мелкие оскорбления, например, когда от нас не принимали угощение. Человеку со стороны, должно быть, это бы показалось очень грубым. Езиды привыкли даже к угрозе очередного «фирмана», хотя вспоминать о ней было неприятно и больно.

Дишан оставался в плену, а я присоединилась к своим сестрам и братьям на луковых полях. Созревали овощи, которые мы посадили несколько месяцев назад, и если мы их не соберем, то не соберет никто. Если мы их не продадим, у нас не будет денег. Поэтому мы все, выстроившись в ряд, двигались на корточках среди зеленых ростков, выдергивая по несколько луковиц и складывая их в плетеные пластиковые мешки, где они будут дозревать, пока не придет время везти их на рынок. «Повезем ли мы их в этом году в мусульманские деревни?» – каждый задавал себе этот вопрос и не находил ответа. Когда нам попадалась гнилая луковица, мы морщились, недовольно кряхтели, зажимали носы и двигались дальше.

Работа была скучной, и поэтому мы обсуждали слухи, подшучивали друг над другом, рассказывали истории, которые слышали уже миллион раз. Моя сестра Адки, главная шутница в семье, вспомнила, как я выглядела, когда выбежала на дорогу перед машиной – тощая деревенская девчонка с налезающим на глаза шарфом отчаянно размахивает палкой над головой, – и мы буквально падали от смеха. Чтобы разнообразить работу, мы придумали соревнование – кто соберет больше луковиц, так же как несколько месяцев назад соревновались, кто посадит больше семян. Когда солнце стало клониться к закату, мы вернулись домой, чтобы вместе с матерью поужинать на дворе, а потом улеглись на постеленных на крыше матрасах плечом к плечу и стали разглядывать луну и перешептываться, пока всех нас не сморила усталость.

Тогда мы не догадывались, зачем похитители взяли животных – курицу с цыплятами и барана с овечкой. Выяснилось это позже, почти две недели спустя, после того как Кочо и большую часть Синджара захвалило ИГИЛ. Один боевик, загонявший все население Кочо в здание школы, объяснил это женщинам так:

– Вы говорите, что мы явились неожиданно, словно ниоткуда, но мы подавали вам знаки, – сказал он, размахивая винтовкой. – Мы взяли курицу с цыплятами, чтобы вы поняли, что мы заберем ваших женщин и детей. Баран – это глава вашего племени, и когда мы убили барана, это значило, что мы намерены убить ваших предводителей. А молодая овца – это ваши девушки.

М ама любила меня, но не хотела, чтобы я родилась. За несколько месяцев до моего зачатия она экономила, на чем могла – динар здесь, динар там, сдача с похода на рынок или тайком проданный фунт помидоров, – чтобы купить противозачаточные таблетки, о которых даже не смела заикнуться моему отцу. Езиды не вступают в брак с представителями других религий, переходить в нашу веру другим тоже не разрешается, потому большие семьи – единственная гарантия того, что мы не вымрем. К тому же чем больше детей, тем больше рук для работы на ферме. Моей матери удавалось покупать таблетки три месяца, пока у нее не закончились деньги, и почти сразу же после этого она забеременела мною – своим двенадцатым и последним ребенком.