Эбен Александер - Доказательство рая. Подлинная история путешествия нейрохирурга в загробный мир

В 1980 году я стал доктором медицины, а Холли получила степень и начала свою карьеру художника и преподавателя. В 1981 году я провел первую самостоятельную операцию на мозге. Наш первенец, Эбен IV, появился на свет в 1987 году в роддоме Принцессы Мэри в Ньюкасл-апон-Тайне в Северной Англии, где я проходил ординатуру по цереброваскулярной хирургии. Младший сын, Бонд, родился в 1998 году в бостонской больнице Бригам энд Уоменс.

Пятнадцать лет я проработал в Гарвардской медицинской школе и больнице Бригам энд Уоменс, и это были хорошие времена. Наша семья дорожит воспоминаниями об этих годах, проведенных в Большом Бостоне. Но в 2005 году мы с Холли решили, что настало время вернуться на Юг. Мы хотели быть ближе к нашим родным, а для меня это была возможность обрести большую самостоятельность. Так что весной 2006 года мы начали новую жизнь в Линчберге, в горах Виргинии. Обустройство не заняло много времени, и вскоре мы уже наслаждались более привычным для нас, южан, размеренным ритмом жизни.

Но вернемся к основному повествованию. Я резко проснулся и какое-то время просто лежал, вяло пытаясь сообразить, что меня разбудило. Вчера было воскресенье – ясное, солнечное и морозное, классическая поздняя осень в Виргинии. Мы с Холли и десятилетним Бондом ходили на барбекю к соседям. Вечером разговаривали по телефону с Эбеном IV – ему было двадцать, и он учился в Делавэрском университете. Единственная неприятность – легкий грипп, от которого мы не совсем оправились с прошлой недели. Перед сном у меня заболела спина, и я немного полежал в ванне, после чего боль утихла. Я подумал, что, возможно, проснулся так рано потому, что во мне все еще сидел вирус.

Я слегка пошевелился, и волна боли пронзила позвоночник – гораздо сильнее, чем накануне. Очевидно, грипп снова дал о себе знать. Чем больше я просыпался, тем сильнее становилась боль. Поскольку о сне не могло быть и речи, а у меня был в запасе целый час, я решил еще раз принять теплую ванну. Я сел на кровати, спустил ноги на пол и встал.

Боль стала гораздо сильнее – теперь она монотонно пульсировала глубоко в основании позвоночника. Стараясь не разбудить Холли, я на цыпочках прошел через холл к ванной.

Я открыл воду и опустился в ванну, уверенный, что тепло немедленно принесет облегчение. А зря. К тому времени, как ванна наполнилась наполовину, я уже знал, что совершил ошибку. Мне не просто стало хуже – спина заболела так, что я испугался, как бы не пришлось звать Холли, чтобы выбраться из ванны.

Размышляя над комизмом ситуации, я дотянулся до полотенца, свисающего с вешалки прямо надо мной. Сдвинув его так, чтобы не вырвать вешалку из стенки, я начал плавно подтягиваться вверх.

Новый удар боли пронзил спину – я даже охнул. Это определенно был не грипп. Но тогда что? Выбравшись из скользкой ванны и накинув красный плюшевый халат, я медленно побрел обратно в спальню и рухнул на кровать. Тело было уже влажное от холодного пота.

Холли зашевелилась и перевернулась на другой бок.

– Что случилось? Который час?

– Я не знаю, – сказал я. – Спина. Очень болит.

Холли начала растирать мне спину. Как ни странно, мне стало чуть лучше. Врачи, как правило, очень не любят болеть, и я не исключение. В какой-то момент я решил, что боль – что бы ни было ее причиной – наконец начала стихать. Однако к 6:30 – в это время я обычно уезжал на работу – я все еще испытывал адские муки и фактически был парализован.

В 7:30 в нашу спальню зашел Бонд и полюбопытствал, почему я все еще дома.

– Что случилось?

– Твой отец чувствует себя не очень хорошо, милый, – сказала Холли.

Я все еще лежал на кровати, голова на подушке. Бонд подошел и начал мягко массировать мне виски.

От его прикосновения мою голову будто пронзило молнией – еще худшая боль, чем в спине. Я вскрикнул. Не ожидавший такой реакции Бонд отскочил.

– Все нормально, – сказала Холли, хотя на лице у нее было написано другое. – Ты тут ни при чем. У папы ужасно болит голова.

Затем она сказала, обращаясь больше к себе, чем ко мне:

– Я вот думаю, не вызвать ли скорую.

Если есть что-то, что врачи ненавидят еще больше, чем болеть, – это лежать в приемном отделении в роли пациента, доставленного скорой помощью. Я живо представил себе приезд бригады скорой – как они заполоняют весь дом, задают бесконечные вопросы, везут меня в больницу и заставляют заполнять кучу бумаг… Я подумал, что вскоре мне станет лучше и не стоит вызывать неотложку по пустякам.

– Нет, все в порядке, – сказал я. – Сейчас плохо, но, похоже, скоро все пройдет. Лучше помоги Бонду собраться в школу.

– Эбен, я думаю…

– Все будет хорошо, – прервал я жену, не отрывая лица от подушки. Я все еще был парализован болью. – Серьезно, не надо звонить 911. Я не настолько болен. Это просто мышечный спазм в нижней части спины, да еще головная боль в придачу.

Скрепя сердце Холли повела Бонда вниз. Она покормила его завтраком, и он ушел к другу, с которым должен был ехать в школу. Как только за ним закрылась входная дверь, мне пришло в голову, что, если я серьезно болен и все же окажусь в больнице, вечером мы не увидимся. Я собрался с силами и хрипло крикнул ему вслед: «Хорошего дня в школе, Бонд».

Новый удар боли пронзил спину – я даже охнул. Это определенно был не грипп. Но тогда что?

К тому времени, как Холли поднялась наверх, чтобы проверить мое самочувствие, я уже провалился в беспамятство. Она подумала, что я задремал, решила меня не беспокоить и спустилась вниз, чтобы позвонить моим коллегам в надежде узнать, что могло со мной приключиться.

Через два часа Холли, полагая, что я отдохнул достаточно, вернулась проведать меня. Толкнув дверь спальни, она заглянула внутрь, и ей показалось, что я лежу как лежал. Но, присмотревшись получше, она заметила, что мое тело больше не расслаблено, а напряжено, как доска. Она включила свет и увидела, что я бешено дергаюсь, моя нижняя челюсть неестественно выпячена вперед, а глаза открыты и закатились вверх.

– Эбен, скажи что-нибудь! – закричала Холли. Когда я не ответил, она набрала 911. Не прошло и десяти минут, как прибыла скорая, они быстро погрузили меня в машину и повезли в многопрофильный госпиталь Линчберга.

Будь я в сознании, я бы рассказал Холли, что со мной происходило в те жуткие минуты, пока она ждала скорую помощь: сильнейший эпилептический припадок, вызванный, без сомнения, каким-то очень сильным воздействием на мозг.

Но я, конечно, не мог этого сделать.

Следующие семь дней я был только телом. Я не помню, что происходило в этом мире, пока я был без сознания, и могу лишь пересказать с чужих слов. Мой ум, мой дух – как ни назови центральную, человеческую часть меня – все это исчезло.