Астрид Холледер - Предательница. Как я посадила брата за решетку, чтобы спасти семью

– Правильно. А ты скоро вернешься? – Я боялась оставаться в одиночестве.

– Да, я на минуточку.

Этот вечер мы провели дома в ожидании: Соня, мама, Кор и Вим так и не появились, и никто нам ничего не говорил. Мы оставались в полном неведении. Попытка почерпнуть информацию из новостей только усилила наши страхи – мы не могли поверить своим ушам, когда слышали, что говорилось о Коре, Виме и нашей семье.Мы были полностью подавлены и растеряны.

Мне так хотелось увидеть маму.

Соседка позвала нас поужинать. Телевизор был включен, по нему все время рассказывали о похитителях. Было так странно слышать имена знакомых мне людей – Кора, Вима и Мартина, сводного брата Кора. Как они решились на такое? Это было немыслимо. Соседка искренне сочувствовала нам и пыталась успокоить.

– Что же нам делать? – спросила я, и в этот момент мы услыхали мамин голос.

– Есть кто дома?

– Мамочка, мы здесь!

Мама, наконец-то! Она рассказала, что ее арестовали, когда она приехала к Соне, вскоре после того, как нас оттуда увезли.

Дом был битком набит бойцами полицейского спецназа. Один из них караулил дверь. Мама увидела, что дверь открыта, и пошла внутрь квартиры. Один из спецназовцев преградил ей путь, приставив к голове ствол.

– Стоять, – велел он.

Маму это не впечатлило.

– Полегче, пожалуйста, – огрызнулась она, отвела ствол в сторону и пошла дальше. – Вы, вообще-то, что здесь забыли? Вам что, заняться нечем? Ловили бы лучше похитителей Хайнекена! – заявила она совершенно искренне, не зная, что именно поэтому они здесь.

– Этот говнюк Кор, зачем ему это? Хайнекена похищать – с ума сошел, что ли? К нам домой ему путь заказан. С ним покончено. Соня его больше не увидит. Бездельник сраный. И как я только раньше не разглядела? Уголовник!

– Мам, ты о чем? – спросила я.

– Кор Хайнекена похитил!

– Да, но ведь они это на пару с Вимом, разве нет? – заметила я.

В ту же секунду мама пошатнулась и рухнула на диван.

– Вим? – ошеломленно спросила она. – Вим в этом замешан?

– Мам, они тебе в участке разве не сказали?

– Нет. А что они должны были сказать?

– Что Вим – соучастник.

– Нет. Нет, они об этом не сказали, все время только о Коре говорили, – с трудом прошептала она с отсутствующим видом.

Ее мир только что рухнул, и она расплакалась.

– Мальчик мой, мальчик мой, и как только мог мой ребенок натворить такое? Какой ужас, какой ужас. Где он? Тоже в полиции?

– Не знаю, – сказала я.

В этот самый момент по телевизору объявили, что часть похитителей Хайнекена поймана, но двое по-прежнему в бегах.

Я посмотрела на маму и увидела в ее глазах боль. Это говорили о ее сыне. Ее сын – беглый преступник, пытающийся скрыться от наказания.

– Может быть, мы его больше не увидим. Они исчезнут, а нам со всем этим жить, – прошептала она. Посмотрев вокруг, она сказала: – Сони до сих пор нет. Что это она так долго?

Соню выпустили на следующий день. Зайдя в дом, она бросилась к Фрэнсис и крепко обхватила ее руками. Следователи угрожали сдать Фрэнсис в приют навсегда, если Соня не расскажет все, что знает о похищении.

Но хотя Соня не знала ровным счетом ничего, они отпустили ее, только полностью в этом убедившись. Соня была в полностью разобранном состоянии, печальная, злая на Кора, злая на Вима. Как они смели поступить так со всеми? Как только они смогли совершить такое ужасное дело, не сказав нам ни единого слова? Все делалось тайком от нас. Из-за них мы попали под подозрение. У нее ребенка могли забрать!

Мы были разгневаны, но и беспокоились. Где они могут быть? Что произойдет, если их обнаружат? Могут ли их убить при задержании? Из новостей было понятно, что на их поиски брошены огромные силы и что часть денег, заплаченных в виде выкупа, пока не удалось вернуть.

Нас отпустили, но мы были не свободны. За нами велось наблюдение, нас подслушивали. Мы были лишены какой-либо приватности, и это было ужасное чувство. Умом я понимала, что они делают все, что считают необходимым для расследования, но ощущалось это как несправедливое наказание за то, чего мы не совершали.

Широкой публике нас изобразили как семейку гангстеров, и от нас предпочитали держаться подальше. Я не поверила ушам, когда президент моего баскетбольного клуба сообщил мне, что правление разрешает мне и дальше выступать за клуб, поскольку я не отвечаю за преступление брата.

Не отвечаю за преступление брата? Могу и дальше выступать? А почему правление вообще рассматривает этот вопрос, позвольте поинтересоваться? И так ведь понятно, что я не похищала Хайнекена и Додерера! Почему вообще появилась мысль, что я могу за это отвечать?

Оказалось, что мой баскетбольный клуб был не единственным местом, где плохо со здравым смыслом. То же самое происходило везде.

Внезапно я стала «родственницей похитителей Хайнекена» и соучастницей происшедшего. Мы всю жизнь жили под пятой отца, не смея пикнуть, а теперь, благодаря Виму, стали еще и уголовниками.

Общественное мнение судило нас за преступление, к которому мы не имели отношения. Противно, когда тебя считают виновным, да еще в преступлении, которое ты сам считаешь отвратительным. Мы тоже стали жертвами преступления Вима и Кора.

Не предоставив нам возможности защититься, общество решило, что как родственники Кора и Вима мы тоже преступники. Средства массовой информации с готовностью подхватили это. Оправдываться было бессмысленно. Нас клеймили как «зло», мы не могли быть «хорошими». Везде и всюду на нас смотрели как на «родственничков этих», не как на самостоятельные личности, а именно как на «родственничков».

Фамилия Холледер определяла наше бытие. При этом я не хотела лгать, прикидываться кем-то еще, чтобы когда-то потом сказать, «кто я на самом деле».

Так что я всегда честно сообщала свою фамилию и утвердительно отвечала на вопрос, не родственница ли я. После чего на меня обычно смотрели как на больную опасной заразной болезнью.

Это происходило с каждым из нас, и общий опыт укрепил нашу сплоченность. Сплоченность дает ощущение безопасности, поэтому мама, Соня, Герард и я сблизились между собой еще теснее.

Моя семья, где я когда-то считалась чудной, стала единственным местом, где я не чувствовала себя лишней.

В то утро Вим уже звонил мне на работу, но я была занята. Вечером он подъехал к моему дому.

– Спустись на минутку, – сухо скомандовал он.

Что на этот раз? Я спустилась. Вим стоял рядом со своим скутером. Вид у него был мрачный, и, как только я подошла, он выпалил:

– Встречался с Соней, спрашиваю: как там Фрэнни? Я-то знал, что она родила, но мне было интересно, что Соня скажет. Она говорит, что у нее девочка и я могу заскочить на той неделе, когда она отдохнет. Асси, ведь это неуважение – «можешь заскочить на той неделе». Понимаешь, Ас, чистое неуважение. Что они, на хрен, о себе возомнили?