Роуз Макгоуэн - Смелая

Однажды отец сказал моей очень молодой матери: «Шафран (имя матери в секте), я хочу жениться на этой женщине». Черт возьми. Наверняка отстойная затея. Много раз я хотела вернуться в прошлое и надрать отцу зад, например, в этот момент. Родная мать моей несчастной матери только что трагически скончалась. Отца не стало. Она была одна в секте в чужой стране с кучей детей, которых ей пришлось родить, и теперь это? Это был удар. У нее не было выбора, и он женился на другой. Вот почему мои четыре младшие сестры и брата – двое родных, двое сводных – имеют маленькую разницу в возрасте.

Дети Бога начали продвигать секс детей со взрослыми как способ «жить по законам любви», что само по себе отвратительно и преступно. Я видела, как одиннадцатилетнюю девочку заставляли сидеть рядом с голым мужчиной с вялым членом на ноге. Ее заставили сесть ему между ног, чтобы он «массировал» ей спину. Я видела ее слезы. Даже тогда я знала, что ничего из этого не было «нормальным», чтобы не значила нормальность. Я думаю, не существует «нормального», но есть нечто глубоко неправильное, чего нужно избегать любой ценой.

Мне жаль себя маленькую, которой приходилось выживать с возраста трех или четырех лет. Я не знала, что такое чувствовать себя в безопасности. Вместо этого был стресс и глубоко внутри страх во всей коммуне. С раннего возраста я понимала, что до детей никому нет дела, что калечит, если ты и есть тот самый ребенок.

Неприятной необходимостью в той среде было умение сопротивляться опасности. Я в этом преуспела. Я умела, войдя в комнату, определить оружие. Я обыскивала местность глазами, находя, чем причинить побольше урона и защититься от нападения. Мой быстрый ум и скоростное мышление спасали меня всю жизнь наравне со способностью драться. Я всегда чувствую пятой точкой, и моя интуиция не подводит. Плохо, что я не пользовалась ей в Голливуде. Поберегла бы сердце. Она могла спасти меня от неизмеримой травмы.

В любом случае, мое «перехитри-и-переживи» мышление хорошо служило мне в детстве. К счастью, из-за малого возраста я избежала надругательства, или, возможно, моя привычка носить короткую стрижку и обноски брата спасла меня. Бо́льшую часть времени меня считали мальчиком. Хотя и мальчикам доставалось. Черт, наверное, со мной было слишком много проблем.

Дело было только во времени, но к счастью для нас, терпение отца лопнуло на педофилии, и он втайне решил уезжать. Мы не могли объявить об отъезде и просто уйти. Когда в секте проходил слух, что кто-то собирается покинуть ее, мог пропасть ребенок, или семья получала суровое наказание в назидание остальным.

Так что одной ночью отец представил нам какого-то Бепо, и он приехал за нами с молотком. Нас ждала машина, мы загрузились, и прочь, прочь, прочь.

Сначала мы сбежали в местечко Мунано, небольшой город в итальянской Тоскане. Мы жили во многовековом каменном доме, где мы кипятили воду и мылись в круглой ржавой металлической ванне.

Мы были всклокоченными детьми в хиппарских обносках. Я привыкла, что вокруг много детей, и было странно жить в комнате только с четырьмя, когда вокруг так мало людей, даже если это семья, а не «семья».

Отец бросил Детей Бога физически, если не ментально, забрав свою вторую жену Эстер. Что касается матери, я только знаю, что она осталась. В секте было так много женщин, что я не смогла узнать маму как личность. В моём будущем образе жизни появился ещё один дестабилизирующий элемент.

Раз мы жили в маленьком средневековом городе, меня отправили в первую общеобразовательную школу, что смутило меня. В секте мы носили то, что налезало из кипы отданных и поношенных вещей, и я обычно носила вещи брата. Теперь мне было сказано надеть розовый рабочий халат на пуговицах. Мне нравился синий, и я спрашивала, почему не могу надеть его. Я попросила учителя объяснить, и она ответила, что девочки носят розовое. Только мальчики носят синее. Я подумала, что тупее отстоя я не слышала. Я впала в ярость из-за того, что теперь отличалась от брата по необоснованной причине. Я не понимала, почему должна носить розовое. Я и сейчас не понимаю.

У нас была соседка Антонелла. Она связала мне желтые шерстяные подштанники, которые были неудобными. Они были огромные, комкались и сползали, если не подвязать. У меня всегда была аллергия на шерсть. У меня так чесалось тело по дороге в школу «Системников», что я сняла их и спрятала за кустом. Я пришла на площадку во время первой перемены. Мне было тяжело, потому что я не знала, что дети делают в обычной школе. Я не знала, что значит звонок и какие есть правила. В тот день девочки играли в итальянскую версию «Колечко, выйди на крылечко»: Amore, Tesoro, Salsiccia, Pomodoro! Сказав «Pomodoro», девочки валились на спину и болтали ногами в воздухе. Я увидела, что ко мне идет девочка, чтобы позвать меня играть. Я вспомнила, что на мне не хватает белья, и замерла, стягивая свой розовый халат к низу. Девочка приблизилась и позвала меня играть. Я потеряла дар речи. Я живо затрясла головой, прижавшись к школьной стене. Я тянула халат вниз на случай, если она захочет вытащить меня играть. Девочка посмотрела на меня, как на сумасшедшую. Я все ещё молчала. Это была моя первая встреча с ребёнком не из секты, и я не знала, как с ней разговаривать. И я просто молчала.

Девочки сразу отшатнулись от меня и сочли высокомерной. Эх. Настроение остатка моей отрывочной учебной деятельности, да и моей жизни, было задано. Они знали, что я отличалась. Я знала, что я отличалась. Это было не ощущение, а данность. Не лучше, не хуже, просто другая. Я не вливалась в компанию. Я не стремилась к детям. На их языке я не говорила, да и не могла. У них были заботы, от которых я была далека; моей задачей было выживание. Когда с тобой случаются по-настоящему темные дела, на тебя приходится больше забот. По моим ощущениям мне, запертой в маленьком теле, было около восьми тысяч лет от роду, настоящий пришелец среди тех, кто понимал традиционные основы общества.

По пути в школу и домой я закапывала секретики. У меня был талант видеть насекомых в опасности. Я приходила в школу с опухшими глазами, пролив слёзы на самодельных похоронах жука. Я уверена, что ребенком я нервировала окружающих энергичностью. Я знаю, что это так, ведь я была примерно такая же, как сейчас, и я склонна нервировать людей по сей день. Я смотрела вглубь, мимо всего, всех паутин, за которыми люди часто прячутся, чтобы они могли рассказать себе историю о самих себе. Особенно тяжело приходилось отцу. Как я и сказала, он, возможно, ушел из Детей Бога, но потребность быть полубогом-проповедником никогда не покидала его, и вдруг он стал лидером секты без последователей. Он ждал, чтобы женщины и дети вокруг него поклонялись ему, а я никогда этого не делала. Наверняка, выбивает почву из-под ног некто, пристально смотрящий на тебя и отмечающий всю ложь, что ты нажил в жизни.