Роуз Макгоуэн - Смелая

По иронии судьбы после всего, что мне пришлось пройти по воле отца, он читал мне нотации, как важно стать более ребячливой. Неужели он не видел причину, по которой это было невозможно? Если на ребенка ложится беремя выживания, его способность весело играть с куклами, как все хорошие девочки, под угрозой. Я могла возложить эту новость к ногам отца.

Вспоминая прошлое, я понимаю, почему отец прожил жизнь иначе; он реагировал на собственное воспитание. Что ж, это и уникально особенный склад ума. Его отец, мой дед Джеймс Роберт Макгоуэн, был патриотом Америки, моряк до мозга кости. Сложный, пьющий и крепкий. У деда осталось пять детей не старше восьми лет, когда он ушел воевать в Корею. Его жена, Нора, психически неуравновешенная красотка из Квебека, осталась во время войны воспитывать детей в одиночестве. Когда бабушка Нора узнала, что у дедушки Джима появилась корейская любовница, на ее редкие приступы психического расстройства не стало сладу. Так мне рассказывал папа. Флот отдал ее в психушку, и последовала электрошоковая терапия. Такого рода лечение находилось на самой заре: бабушка Нора была подопытным кроликом.

В этот период в детстве моего отца царил домашний хаос. Мой отец и его братья и сестры поочередно носили единственную пару обуви. Только ребенок в обуви мог идти в школу и пообедать горячим. Сердце сжимается, когда представляешь, как они писали поддельные записки корявым детским почерком от «родителей» бакалейщику с просьбой, пожалуйста, дать детям хлеб, а заплатить позже. Банда мужчин ворвалась одной ночью, когда они были одни, и разграбила дом. Дети спрятались в холодильник.

Я хотела бы сказать, что не могу представить их ужас, но это неправда. Я имею непосредственное отношение к нестабильности, голоду, бушующим психическим заболеваниям и их последствиям. Это все старые друзья, мои и моей семьи.

Позже я пришла к пониманию того, что у моего отца с наибольшей вероятностью было маниакально-депрессивное расстройство. Маниакальная сторона была волшебной, яркая, смешная, дикая сторона, жмущая на гудок нашего автомобиля, когда мы катались по горным дорогам. Депрессивная сторона – чудовищная, жестокая сторона. Чем больше его подавляла жизнь, тем сильнее становилась темная сторона. Он подсел на героин в начале семидесятых в Венис, Калифорнии. Думаю, там он познакомился с Детьми Бога, так он слез с иглы и подсел на Иисуса. Он был как рок-звезда, и Иисус стал инструментом, на котором он играл.

Если бы ему помогли раньше, это, несомненно, спасло мои отношения с ним, и его отношения с моими братьями и сестрами, его отношения с искусством, его отношения с миром, с женщинами, наверное, со всем. Что касается моей мамы с ее фарфоровой кожей, длинными рыжеватыми волосами и голубыми глазами, она притягивала плохих парней. Плохие парни превращаются в плохих мужчин. Она сбежала к пятнадцати годам. В восемнадцать она встретила моего отца, Дэниела. К девятнадцати она была беременна и в секте.

Пока моя мать была беременна мной, ее мать, Шэрон, поднялась на гору трех сестер в Орегоне и трагически поскользнулась, совершив смертельный полет. Ей было тридцать семь. Мне сказали, что поэтому мне всегда будет грустно, потому что моя мать грустила во время беременности мной. В течение многих лет я думала, что моя мощная внутренняя печаль продиктована этим, но позже я поняла, что это больше связано с химическим составом мозга.

Прекрасная Шэрон, зеленоглазая и рыжеволосая, также рано и неудачно вышла замуж. Я вычеркнула для себя имя ее мужа, моего деда. Я могла бы его отыскать, но честно говоря, мне все равно. Нравы того времени, какими они были, разрушительным одеялом тишины покрыли всю непримиримость. Последние вздохи эпохи Кеннеди и повсеместные предъявляемые требования к женщине о вежливости и совершенстве очаровывали меня столько, сколько я себя помню. Женщин той эпохи наверняка отличала постоянная подавленная ярость, но они не знали, что лишь через несколько лет все изменится. Я даже представить не могу, сколько ярости мне пришлось бы подавить тогда, если я так много ее душу в себе сейчас.

Мама меня очень впечатляет. Я действительно думаю, что она одна из самых умных людей, которых я когда-либо встречала. Ее разум работает на скоростных оборотах, как начинка Феррари. Она была красивой женщиной, и за ней ухлестывали. Может быть, кроме живого ума, мне передалось и это.

Но я благодарна за многие другие вещи, переданные мне моей семьей. Особенный дух панка. Быстрый, жестокий ум, любопытство, любовь к истории и, прежде всего, любовь к словам. Одна из великих вещей, которые подарили мне и мама, и отец, умение видеть искусство повсюду. Я воображаю, что могла бы иметь способность к тетрахромации, с помощью которой можно увидеть более миллиона цветов. Я вижу формы и узоры во всем. Я всегда удивляюсь, что, когда люди растут в более традиционных условиях, иногда они, кажется, не могут видеть, действительно видеть , что вокруг них – чистое искусство. Для меня в этом состоит жизненный опыт. Вот что помогло мне выжить.

Со всеми недостатками моего детства я считаю, что мне посчастливилось быть воспитанной с европейской восприимчивостью. У нас была Италия и ее история, архитектура и искусство. Я думаю, Европа и культуры старше имеют различное чувство ритма и времени. Я считаю: система, особенно система, которую я теперь знаю лучше всего, американская система, агрессивно настроена раздавить свободомыслие и все, что подпадает под определение «другое». Я здесь для того, чтобы рассказать вам, что «Другое» это там где это есть.

Люди говорят мне, что они сожалеют о том, как я провела свое детство. Круто, я просто говорю им, что сожалею о том, как они живут. Мне кажется откровенно опасным расти за пресловутым белым забором, и это отдельный вид секты, культ мейнстрима. Я знаю долбанутых людей, живущих за этими заборчиками. По крайней мере, с моей семьей все было понятно. Одним из больших преимуществ расти, много двигаться и продолжать в том же духе по мере взросления было то, что я встретила инакомыслящих людей, и таким образом меня воспитывали так, чтобы я могла посмотреть на мир с другой точки зрения. Если я за что-то благодарна, так за это.

Я также получила в наследство то, что работает сильнее всего в моей семье: сильное желание уничтожить себя. Феникс, который должен подняться, потому что жизнь превратилась в пепел. Моя жизнь рассыпалась пеплом множество раз, больше раз, чем я могу сосчитать. Но, черт возьми, весь этот пепел создал чудовище.

Я знаю, что не только моя жизнь рассыпается. У многих из нас есть прирожденная способность подниматься, потому что у нас нет выбора. Вот что чарует меня в человеческом духе. Наша способность подниматься – самая смелая наша черта, и я думаю, люди мало отдают себе в этом отчет. Сколько раз нам говорили, что мы будем ничем? Но мы не ничто, мы фениксы и мы поднимаемся. Все, что нужно, это немного храбрости. Начинать жизнь заново – высшее проявление нашей храбрости. Шаг за шагом, сначала мы идем, потом бежим.