Ричард Шеперд - Неестественные причины. Записки судмедэксперта: громкие убийства, ужасающие теракты и запутанные дела

Вскрытие, впрочем, оказалось в тот день не самым тяжелым. Встреча с родными покойной далась мне куда тяжелее. Будь у меня выбор, я предпочел бы и вовсе с ними не видеться. Они, однако, специально попросили о встрече с судмедэкспертом, чтобы тот помог им понять, почему она умерла. И этим судмедэкспертом, очевидно, был я.

Меня спасли коллеги, которые взяли разговор на себя. Я был попросту не готов к этому – настолько невыносимыми для меня были скорбь и потрясение ее родственников. На самом деле, столкнувшись с их эмоциями, я почувствовал себя совершенно беспомощным. Казалось, что их горе как-то передалось мне, моему разуму и телу, словно мы были связаны невидимыми проводами. Не помню, чтобы я вообще вымолвил хоть слово: если же я что-то и сказал, то наверняка просто без конца повторял, как сильно сожалею об их утрате. Думаю, что по большей части я просто кивал, пока говорили мои коллеги.

Эта встреча познакомила меня – а может, меня уже и не нужно было с этим знакомить – с ужасным контрастом между безмолвным, ничего не чувствующим покойником и той бурей эмоций, которую он вызывает у своих родных. Я покинул комнату с облегчением, сделав мысленную отметку во что бы то ни стало избегать близких покойных и придерживаться безопасного мира, населенного мертвецами, где место было только фактам, где все можно было измерить, где не было неопределенностей. В их вселенной не было ни намека на эмоции. Не говоря уже о боли.

Даже в 30 мне гораздо лучше удавалось сдерживать свои сильные эмоции, чем в полной мере их прочувствовать. Полагаю, в детстве мне пришлось научиться всячески подавлять тревогу, вызванную болезнью матери. А потом просто продолжать жить дальше, несмотря на скорбь из-за ее смерти. В нашем доме было так тихо и пусто, что он стал своего рода пустыней, где сильным эмоциям, к моему облегчению, было не место. Хотя время от времени они заявляли о себе в виде выходок моего брата или потери самообладания моим отцом настолько внезапно, что казались чем-то устрашающим, словно внезапно прибывшим с другой планеты. И уж точно было сложно поверить, что они все это время были здесь.

Хотелось бы мне, чтобы в жизни вообще не было места эмоциям, однако к тому времени, как я провел свое первое вскрытие, это уже точно было не про меня. Вернувшись домой из морга и открыв дверь, я услышал плач своего новорожденного сына. Он даже не догадывался, какой невероятной силы любовь и замешательство он вызвал у своих родителей.

Мы с Джен познакомились в больнице в мои студенческие годы. Она была той красивой темноволосой медсестрой, которая протирала мне лоб на итоговых экзаменах, которая внесла в мою жизнь невероятную энергию, чьей одаренностью я восхищался. Ежедневно она с невероятной скоростью разгадывала кроссворды в «Times» – хотя делала это не так быстро, как ее отец, Остин, которому давались кроссворды из «Telegraph». У него была в свое время выдающаяся карьера в колониальной полиции в Уганде, до которой он служил в индийской конной полиции, и вот теперь жил на острове Мэн.

ВЕРНУВШИСЬ ДОМОЙ ИЗ МОРГА И ОТКРЫВ ДВЕРЬ, Я УСЛЫШАЛ ПЛАЧ СВОЕГО НОВОРОЖДЕННОГО СЫНА. ОН ДАЖЕ НЕ ДОГАДЫВАЛСЯ, КАКОЙ НЕВЕРОЯТНОЙ СИЛЫ ЛЮБОВЬ И ЗАМЕШАТЕЛЬСТВО ОН ВЫЗВАЛ У СВОИХ РОДИТЕЛЕЙ.

Родители Джен были сердцем местного общества. Когда она впервые взяла меня с собой к себе домой, я был поражен ее головокружительным, суетливым и, как мне показалось, роскошным миром. Остин с невероятным обаянием управлялся с забитой гостями гостиной. Виски с содовой, шум и смех – нехватка физического тепла в старом доме была незаметна на фоне того тепла, с которым здесь всех принимали. Мебель и шторы были изысканны. На просторной, пускай и слегка обветшалой кухне вкусно пахло. А перед духовкой неизменно спали две собаки.

Как бы поздно мы ни заявлялись ночью, нас непременно встречала мама Джен Мэгги с бокалом джин-тоника под опасным углом в одной руке и с деревянной ложкой в другой и тут же угощала отменной едой. Она была из тех женщин, чье присутствие задавало тон любой вечеринке. Из тех родителей, к которым, как заверяли меня брат с сестрой, относилась когда-то и наша мама, хотя мне в это верилось с большим трудом. По сравнению с шумным и кипящим жизнью домом Остина и Мэгги на острове Мэн мой собственный родной дом, в котором я вырос, казался мне тихим, непримечательным, даже пустым. Я силился с любовью вспомнить радиолу, салфетки на креслах, ковер с завитками из своего детства. У меня ничего не выходило.

Когда мы поженились, родители Джен помогли нам с покупкой собственного дома в Суррее. Я получил диплом врача, окончил свои «стажировки» и собирался начать учиться на судмедэксперта. Какое-то время мы не могли позволить себе настоящую кровать, да и мебель в целом, однако были счастливы. Затем, несколько лет спустя, мы почувствовали, что пришла пора заводить семью.

Мы не привыкли к невзгодам, однако теперь, казалось, судьба решила с лихвой это исправить. У Джен случился выкидыш. Мы оба были опустошены. Я понятия не имел, как справляться со своим душераздирающим чувством утраты, мыслями о ребенке, который мог родиться, о жизни, которая могла у нас быть, а также о том, что делать со всей той любовью, которая должна была достаться этому малышу. Моя боль была необъятной, и всюду незаметно меня сопровождала, утяжеляя шаг. Куда, черт возьми, мне ее было деть? Она настолько меня поглотила, что я был не в состоянии дать Джен всю необходимую поддержку в ее собственной безмерной печали. Должен ли я был что-то сказать? Что-то сделать? А если и должен был, то что именно?

Что бы это ни было, я этого не делал, не говорил, а еще я не мог признать, что все эти эмоции были мне не по плечу. Так что, когда мы потеряли следующего ребенка, а потом еще одного, меня все больше и больше удручало безутешное, казалось, горе Джен. Оно было истинным отражением моего собственного невыраженного опустошения, однако вместо того чтобы на него смотреть, я, должен признаться, повернулся к ней спиной. Я стал все больше от нее отдаляться. Она ответила взаимностью.

Мне удалось сказать ей, как сильно я ее люблю и какую сильную грусть и растерянность испытываю оттого, что наши дети не хотят вырастать дальше комочка клеток. Может, этого будет достаточно?

Нет. Казалось, она ожидает от меня большего. И она была права. Хотя я до сих пор не могу представить, что именно мог ей предложить. Прямо как тогда, в детстве, когда не знал, какого поведения от меня ожидали окружающие после смерти матери.

Наконец, когда выяснилось, что она снова беременна, Джен была вынуждена практически всю беременность провести в больнице. Это было не самое счастливое время, так как мы еще больше друг от друга отдалились. Пока в один прекрасный зимний день в срок не родился красивейший мальчик, названный нами Кристофером.