Кристи Уотсон - Язык милосердия. Воспоминания медсестры

Когда я наконец попадаю внутрь и нахожу комнату для персонала, я понимаю, что опоздала. Я не предполагала, что мне придется ждать целых двадцать минут. Дежурный медбрат даже не поднимает на меня взгляд. Он пишет что-то в большом черном дневнике.

– Ты пропустила передачу дежурства, – говорит он.

У него взъерошенная борода, и он в джинсах. Его гражданское чересчур «гражданское».

– Простите. Сегодня мой первый день.

Он бросает на меня беглый взгляд и снова опускает голову.

– Иди найди Сью, – говорит он. – Она будет твоим наставником.

Я стою на месте, не в силах пошевелиться. Мой желудок скрутило, там словно комок нервов. В комнате сдачи дежурства стоит архивный шкафчик, на нем в горшке – засохший хлорофитум. Я останавливаю взгляд на его коричневых, свернувшихся в трубочку острых листьях, размякших от старости. Стол, за которым сидит медбрат, покрыт круглыми коричневыми следами и заставлен кружками с недопитым кофе. Там же лежит обклеенный стикерами, слегка помятый мотоциклетный шлем. В комнате пахнет тунцом и сигаретами. Здесь слишком жарко, а огромный радиатор жужжит как заводской станок. Неослабевающее гудение.

Он снова поднимает на меня взгляд. Улыбается. Быстро стирает улыбку с лица. Его ручка продолжает выводить буквы, когда он встречается со мной глазами.

– Сью, – произносит он. – Она будет твоим наставником. Все будет нормально.

«Мне всего семнадцать, – хочу сказать я. – И я упала в обморок во время зачисления». Но вместо этого я делаю глубокий вдох и иду в главную палату, мимо поста медсестер – маленькой квадратной площадки, отгороженной тумбами, похожими на кухонные, и письменными столами. Вдоль задней стены висят запертые настенные шкафчики – скорее всего, с лекарствами. Дальше находится комната отдыха – там сидят люди, а рядом, снаружи, в самой глубине – зона для курения. К счастью, большинство психиатрических отделений с того времени продвинулись далеко вперед в отношении поведения персонала, лечения пациентов и планировки. Большинство – но не все. И недостаточно далеко.

Но тогда на дворе стоял 1994 год, и в зоне для курения было полно народа. Сквозь дым, из-за которого комната слегка напоминает джазовый клуб, можно различить человек десять – как мужчин, так и женщин. Передо мной тянется коридор: с обеих сторон – ряды дверей, которые ведут в комнаты. Я понятия не имею, где мне искать Сью, а отличить сотрудников от пациентов не представляется возможным.

Я стою и смотрю на всех этих людей – пациентов и сотрудников больницы, мельтешащих вокруг. Я понятия не имею, что должна делать. «Сью?» – обращаюсь я к каждой женщине, которая мне попадается: пациентка или медсестра, кто знает? Я шагаю по палате, мимо висящих на стенах выцветших репродукций – Дали, Рембрандт, Ван Гог. Как же грустно выглядят не покрытые стеклом репродукции, с загнувшимися краями, похожие на старые картонные подставки для стаканов с пивом. Я прохожу мимо комнаты для чтения, в которой нет книг: там сидят две женщины и смотрят в пространство прямо перед собой. «Сью?» – спрашиваю я, но ответа не слышу. Громко работает телевизор, по которому показывают дневную программу, которую никто не смотрит. Для меня это непонятное и неприятное место. Я могу лишь догадываться, каково приходится людям, страдающим психическими расстройствами, которые вынуждены здесь жить.

Передо мной появляется невысокая женщина, у нее в руках связка ключей. На ней джинсы и рубашка, на лице – широкая улыбка.

– Ты ищешь Сью? Должно быть, ты новая студентка.

Я киваю, выдыхаю.

– Кристи, – говорю я, подавая ей свою холодную, липкую ладонь.

– Что ж, давай я тебе все покажу, а потом можешь почитать истории болезни. – Она понижает голос. – Всегда читай истории, перед тем как пойти к пациенту.

Почему-то от ее голоса у меня по спине ползут мурашки и начинает стучать в голове.

Перед нами туда-сюда по коридору ходит высокий мужчина.

– Они и почки решили у меня вынуть, – говорит он. – Вырезать. И сердце – поменять их местами. Они вставляют в меня приборы, которые все считывают. Отрезают образцы сердечной ткани. Заменяют сердечные камеры на тюрьмы. Они хотят забрать мою печень. И мои кишки.

Сью не обращает на него внимания.

– Дерек! – восклицает она. Он уходит обратно в палату.

Хлопает дверь слева от нас, и из-за нее появляется какая-то женщина, оглядывается по сторонам, а потом заходит вслед за Дереком в его комнату. Я пялюсь на дверь, пока Сью не догадывается поднять связку с ключами и потрясти ими у меня перед глазами:

– Комната для персонала – всегда заперта так же, как и шкафчик с лекарствами. Шкаф с канцелярскими принадлежностями тоже всегда запирай, там есть инструменты, которыми можно пораниться.

Я иду за ней, стараясь впитывать каждое ее слово.

– Еще народ часто пытается что-нибудь стащить. Это отделение для экстренной госпитализации, – говорит она, – поэтому у нас весьма разношерстная компания: шизофрения, психоз, депрессия, пограничное расстройство. – Она понижает голос и наклоняется ко мне: – Если ты веришь, что оно существует. Ну так вот, ты только что познакомилась с Дереком. Он поступил к нам вчера вечером. Как видишь, он перестал принимать лекарства. Наверху находится отделение для пожилых пациентов, там принимают больных с органическими заболеваниями и сопутствующими психическими проблемами. Психопатов, пациентов с расстройствами личности и психическими проблемами, провоцирующими противозаконные действия, обычно помещают в отделение судебной психиатрии, – улыбается она, – но не всегда.

Сью водит меня по отделению, взмахивая рукой то в одну сторону, то в другую. Я перебираю в уме все психические расстройства, которые могут потребовать экстренной госпитализации для оценки состояния пациента, которая, как мне известно, проводится в этом отделении. Это открытое отделение, несмотря на обилие ключей и запертых дверей, что означает, что пациенты могут уйти в любой момент, хотя я знаю, что некоторых из них необходимо удерживать в больнице согласно одному из пунктов Закона о психическом здоровье – в отдельных случаях вплоть до полугода. Одна моя знакомая участковая психиатрическая медсестра рассказывает истории о госпитализации находящихся в зоне риска пациентов. Иногда, если медсестра прошла соответствующее обучение и является квалифицированным специалистом, она обязана ограничить свободу больного и направить его в лечебное учреждение.

Вопросы этики, связанные с принудительным помещением в психиатрическое отделение, не давали мне спать по ночам: Закон о дееспособности и Закон о психическом здоровье, которые являются основой законодательства, дающего медсестре право принимать решения в интересах пациента. Представление о медсестре как о надзирателе непозволительно. Пять постулатов Закона о дееспособности гласят, что, прежде чем сделать тот или иной вывод, медсестра должна выяснить, можно ли найти такое решение, чтобы при этом минимально ограничить права и свободу пациента. Однако похоже, что возможность лишить кого-то свободы – это слишком огромная и опасная ответственность, чтобы возлагать ее на одного человека. К счастью, говорю я себе, мне еще далеко до такого уровня подготовки. И все же я ощущаю странную дисгармонию, осознавая, что могу уйти в любой момент, а некоторые пациенты, за которыми я ухаживаю, слишком больны, чтобы отправиться домой. Я чувствую гигантскую ответственность и необходимость все сделать правильно.