Элисон Лесли Голд - Я прятала Анну Франк. История женщины, которая пыталась спасти семью Франк от нацистов

Дома в Вене были старыми и находились в неважном состоянии. В центре дома был двор, а сам дом состоял из множества квартир, в которых жили рабочие. Одна из таких темных квартир была нашей. Пожарный передал меня матери и ушел. Мама сурово сказала мне: «На улицах солдаты. Это небезопасно. Никуда не выходи».

Я не поняла, но послушалась. Все вели себя очень странно. Я была слишком мала, поэтому мало что запомнила из того времени. Помню, что двое моих дядьев, которые жили с нами, ушли на войну, и все очень огорчались из-за этого.

Дядья мои вернулись с войны целыми и невредимыми. Один из них женился. Они съехали от нас, и когда война кончилась, я жила только с мамой, папой и бабушкой. Я и так была не слишком крепким ребенком, а во время войны не хватало продуктов. Я стала худенькой, постоянно болела и не могла развиваться нормально. Мои ноги напоминали спички с крупными коленными чашечками, зубы крошились. Когда мне было десять лет, родилась сестра. Еды в семье стало еще меньше. Мое состояние ухудшалось, и родителям сказали, что нужно что-то делать – иначе я умру.

В то время иностранные рабочие пришли на помощь голодающим детям Австрии. Так я была спасена. Меня вместе с другими австрийскими детьми отправили в далекую страну Нидерланды, чтобы подкормить и подлечить.

Была зима – в Вене в это время всегда очень холодно. В декабре 1920 года родители собрали мои скудные пожитки и отвезли меня на огромный венский вокзал. Мы долго ждали среди множества других больных детей. Врачи осмотрели мое хрупкое, слабое тельце. Хотя мне уже было одиннадцать, выглядела я гораздо младше. Мои длинные светлые волосы мама стянула в хвост, перевязала его лентой из хлопковой ткани и сделала пышный бант. На шею мне повесили карточку с каким-то странным именем – именем людей, которых я никогда не видела. В поезде было полно детей, и у каждого на шее висела карточка. Поезд тронулся, и лица родителей вскоре скрылись из виду.

Дети были напуганы. Никто не знал, что нас ждет. Некоторые плакали. Большинство из нас никогда не бывали дальше своей улицы и уж точно не выезжали из Вены. Я была слишком слаба, чтобы чем-то интересоваться. Мерный стук колес убаюкивал меня, я засыпала и просыпалась. Путешествие длилось бесконечно. Поезд остановился глубокой ночью. Нас всех разбудили и вывели из вагона. За дымящим паровозом я увидела табличку с надписью «ЛЕЙДЕН».

Появились какие-то люди, которые говорили на непонятном языке. Они привели нас в большой зал с высоким потолком и усадили на жесткие деревянные стулья. Дети сидели рядами, бок о бок. Мои ноги не доставали до пола, и мне страшно хотелось спать.

Рядом с измученными больными детьми толпились взрослые. Потом они стали подходить к нам по очереди, рассматривали наши карточки и читали имена. Мы были абсолютно беспомощны и не могли сопротивляться их бесцеремонным рукам.

Невысокий мужчина очень уверенного вида прочел мою карточку.

– Ja, – резко сказал он, взял меня за руку и помог подняться.

Он повел меня прочь. Я не испугалась и с готовностью пошла за ним.

Мы оказались в городе. Здания здесь были совершенно не похожи на те венские дома, к которым я привыкла. Ярко светила белая луна. Погода стояла очень ясная, и в лунном свете я могла все разглядеть. С интересом осматривалась вокруг, пытаясь понять, куда же мы идем.

Мы вышли из города. Домов вокруг уже не было, одни деревья. Мужчина начал насвистывать, и я разозлилась. «Наверное, он крестьянин, – думала я. – Наверное, он подзывает свою собаку». А я страшно боялась больших собак. Сердце у меня упало.

Но мы шли дальше, и никакой собаки поблизости не было. Неожиданно впереди показались новые дома. Мы вошли в один из них и поднялись по лестнице. Нас уже ждала женщина с резкими чертами лица и добрыми глазами. На лестничной площадке я огляделась и увидела, что на меня смотрят какие-то дети. Женщина взяла меня за руку, отвела в другую комнату и дала мне стакан кипяченого молока. Когда я выпила, меня повели наверх.

Все дети исчезли. Мы вошли в маленькую комнатку с двумя кроватями. На одной лежала девочка моего возраста. Женщина помогла мне раздеться, развязала бант и уложила меня на вторую кровать, укрыв одеялом. В тепле я расслабилась, веки мои отяжелели, и я мгновенно заснула.

Никогда не забуду это путешествие.

На следующее утро в комнату вошла та же женщина. Она принесла мне чистую одежду, помогла одеться и проводила вниз. За большим столом сидел тот мужчина, девочка из моей спальни и четверо мальчиков разного возраста. Все, кто с любопытством смотрел на меня ночью, собрались за столом. Я ничего не понимала из того, что они говорили, а они не понимали меня. Но потом старший мальчик, который собирался стать учителем, попытался что-то сказать на ломаном немецком – он учил его в школе. Он стал моим переводчиком.

Несмотря на языковые проблемы, все дети были добры ко мне. В моем жалком состоянии доброта многое для меня значила. Она была моим лекарством, таким же, как хлеб, мармелад, жирное голландское молоко, масло, сыр и домашнее тепло. Да, и еще маленькие шоколадные шарики, «градинки», и другие шоколадки, которые называли «мышатами». Их клали на хлеб, густо намазанный маслом. Я даже не представляла, что в мире существуют такие лакомства.

Через несколько недель я заметно окрепла. Все дети, включая старшего, моего «переводчика», ходили в школу. Считалось, что быстрее всего ребенок выучит голландский язык в школе. Поэтому глава семьи отвел меня в местную школу и о чем-то долго разговаривал с директором. Директор согласился принять меня.

В Вене я училась в пятом классе, но в Лейдене пришлось пойти в третий. Директор привел меня в класс, на голландском языке объяснил детям, кто я и откуда, и все захотели мне помочь. Ко мне потянулось столько рук, что я даже не знала, какую пожать первой.

Есть сказка, в которой младенца в деревянной колыбели унесло наводнением. Колыбель плыла по бурлящим водам и могла утонуть. Тогда кошка прыгнула в колыбель и, раскачивая ее из стороны в сторону, направила к берегу. Ребенок оказался в безопасности. Я была этим ребенком, а голландцы, с которыми свела меня жизнь, стали той кошкой.

В конце января я уже многое понимала и могла кое-что сказать по-голландски. К весне я стала лучшей ученицей в классе.

В Голландии мне нужно было провести три месяца, но я все еще была слаба, и врачи решили оставить меня на три лишних месяца, а потом еще на три. Семья полностью приняла меня и считала своим ребенком. Мальчики так и говорили: «У нас две сестры».

Мужчина, которого я стала называть своим приемным отцом, работал мастером в угольной компании Лейдена. Хотя у них было пятеро своих детей, а достаток в семье – весьма ограниченный, эти люди решили, что там, где семеро, всегда найдется еда и для восьмого. Они всей душой привязались к маленькой голодной австриячке из Вены. Поначалу они называли меня моим именем – Эрмина. Но потом лед в наших отношениях окончательно растаял, и это имя стало казаться слишком формальным. Мне дали ласковое голландское прозвище – Мип.