Элисон Лесли Голд - Я прятала Анну Франк. История женщины, которая пыталась спасти семью Франк от нацистов

К местной жизни я привыкла довольно быстро. Главное для голландцев – gezellig, то есть домашний уют. Я научилась кататься на велосипеде, намазывать хлеб маслом с двух сторон, полюбила классическую музыку. Я должна была интересоваться политикой и каждый вечер читать газеты, а потом рассказывать о прочитанном.

Но одна сфера голландской жизни оставалась для меня недоступной. Когда сильно похолодало, вода в каналах замерзла. Семья Нийвенхойс (так звали моих приемных родителей) вместе со всеми детьми отправились смотреть на замерзший канал. Вокруг царила атмосфера праздника: повсюду продавали горячий шоколад и горячее анисовое молоко, люди катались на коньках, держась друг за друга. Многие ухватились за длинный шест и кружились вокруг него. Ярко светило красноватое зимнее солнце.

К моим ботинкам кожаными ремешками прикрепили деревянные коньки с изогнутыми лезвиями и вытолкнули меня на лед. Я запаниковала, мне подкатили деревянное кресло и велели толкать его перед собой. Но из этого ничего не вышло, и меня быстро увели на берег. Я страшно замерзла и не могла развязать узлы на мокрых кожаных ремешках. Пришлось снять перчатки. Узлы не поддавались. Пальцы мерзли все сильнее. Я страшно разозлилась, поклялась, что никогда в жизни не подойду ко льду – и сдержала свое обещание.

Когда мне было тринадцать, наша семья переехала в южную часть Амстердама, в тот район, где улицы носили названия рек. Хотя район этот расположен на самой окраине и за рекой Амстел уже начинаются поля, где пасутся черно-белые коровы, мы жили в городе. Городская жизнь мне нравилась. Особенно я любила электрические трамваи, каналы, мосты, шлюзы, птиц, кошек, велосипеды, яркие цветочные прилавки и палатки, где торговали селедкой. Я любила старинные дома, выходящие прямо на каналы, концертные залы, кинотеатры и политические клубы.

В 1925 году, когда мне было шестнадцать, Нийвенхойсы отвезли меня в Вену, чтобы я встретилась со своими родными. Красота Вены меня поразила, но люди показались совершенно чужими. Когда пришло время уезжать, мать честно сказала моим приемным родителям: «Будет лучше, если Эрмина вернется в Амстердам с вами. Она стала настоящей голландкой. Мне кажется, что в Вене она будет несчастна». Напряжение спало, и я вздохнула с облегчением.

Мне не хотелось обижать своих родных просьбой разрешить мне уехать. Но больше всего на свете я хотела вернуться в Нидерланды. Я действительно стала голландкой, и все мои чувства были голландскими.

Повзрослев, я стала очень серьезной и рассудительной. Я стремилась к независимости, начала много читать и думать о философии. Читала Спинозу и Анри Бергсона, записывала в дневник свои самые сокровенные мысли, бесконечно их анализируя. Все это я делала тайно, только для себя, а не для обсуждения. Я жадно стремилась понять смысл жизни.

А потом страсть к ведению дневника исчезла так же неожиданно, как и возникла. Мне вдруг стало стыдно, я испугалась, что кто-нибудь может увидеть мои записи и узнать мои сокровенные мысли. Тогда я разорвала все свои дневники и выбросила их, поклявшись никогда больше не писать ничего подобного. В восемнадцать лет я окончила школу и начала работать в конторе. Хотя я оставалась очень скрытной и независимой женщиной, любовь к жизни брала свое.

В 1931 году, когда мне было двадцать два года, я снова приехала в Вену повидаться с родителями. К этому времени я была уже взрослой и путешествовала в одиночку. Начав работать, регулярно писала своим родным и посылала им деньги при каждой возможности. Поездка в Вену была интересной, но на этот раз никто не заговаривал о моем возвращении в Австрию. Голодная одиннадцатилетняя девочка с карточкой на шее и бантом в волосах осталась в далеком прошлом. В Вену приехала энергичная молодая голландка.

Поскольку никто не озаботился изменением моих документов, формально я оставалась гражданкой Австрии. Но, прощаясь со своими родителями и сестрой, я точно знала, кто я такая. Я знала, что буду им писать и посылать деньги, периодически навещать их и, когда придет время, привезу к ним своих детей, но моим домом навечно останется Голландия.

В 1933 году мне исполнилось двадцать четыре. Год был для меня трудным. Несколько месяцев не могла найти работу – меня и еще одну сотрудницу уволили из текстильной компании, где я начала свою трудовую деятельность. Время было тяжелым, многие, особенно молодежь, остались без работы. Найти новое место оказалось непросто, но я была молода, независима и страстно хотела работать.

В нашем доме жила пожилая дама, госпожа Блик. Она иногда пила кофе с моей приемной матерью. Госпожа Блик занималась весьма необычным для женщины делом, хотя для голландских женщин работа вне дома считалась нормой. Госпожа Блик была коммивояжером и порой целую неделю проводила в разъездах, демонстрируя и продавая предметы домашней утвари женам фермеров и клубам домохозяек.

Каждую субботу она возвращалась с пустым чемоданом и отчетом для фирм, которые поставляли ей образцы и выполняли собранные ею заказы. Однажды она узнала, что в фирме, с которой она постоянно сотрудничала, заболела секретарша и ей нужна замена. В тот же день, не заходя домой, она поднялась к нам. Приемная мать вызвала меня из кухни и рассказала о новой работе. Госпожа Блик протянула мне лист бумаги с адресом и сказала: «Отправляйся в понедельник утром…»

Я радостно поблагодарила соседку. Как здорово снова стать независимой, снова начать работать! Нужно подняться пораньше, чтобы опередить всех конкурентов. Где находится контора? Я взглянула на адрес. Отлично, всего двадцать минут на велосипеде. Пожалуй, даже пятнадцать – ведь я всегда быстро езжу. На листке было написано:

Г-Н ОТТО ФРАНК

Н. З. ФОРБУРГВАЛ 120–126

Понедельник выдался ясным. Я поднялась пораньше, вытащила свой крепкий подержанный велосипед из дома, стараясь не испачкать и не помять свежевыстиранные и выглаженные юбку и блузку. Я всегда гордилась своим умением хорошо одеваться. Из экономии сама шила одежду, но она мало отличалась от того, что выставлялось в витринах модных магазинов. Волосы я укладывала самым модным способом – в свободный валик. Друзья, смеясь, говорили, что с такой прической я похожа на американскую кинозвезду Норму Ширер. Я была маленькой, чуть выше пяти футов, голубоглазой, с густыми светло-русыми волосами. Недостаток роста я пыталась компенсировать туфлями на каблуках, прибавляя себе несколько сантиметров.

Я направилась на север и быстро выехала из нашего тихого района. Как всегда, я энергично нажимала на педали. Юбка развевалась вокруг моих ног. Я уверенно влилась в поток велосипедистов, направляющихся на работу в деловой центр Амстердама.