Дженни Лоусон - Давай притворимся, что этого не было

Особая заметка для моих детей-подростков, которые, возможно, у меня когда-нибудь будут: все, кто принимает наркотики, полные мудаки. Не принимайте наркотики. Из-за них вы умрете, и у вас отвалятся сиськи. Это случилось с вашей тетей Ребеккой, и именно поэтому вы никогда про нее ничего не слышали. Но мы храним ее сиськи в коробке, чтобы не забывать об этом ужасном уроке, и если я хоть раз почую, что от вас пахнет травкой, я надену их на вас во сне, и вы проснетесь с сиськами мертвой женщины на лбу. Что ж, можете переходить к следующей главе, потому что сейчас я расскажу, как занималась сексом с вашим отцом.

ПРЕДИСЛОВИЕ: На самом деле тут нет никакого предисловия. Просто я хотела понять, сколько абзацев смогу впихнуть, прежде чем начать саму главу.

Дополнительное предисловие: Четыре. Оказалось, что четыре.

Мне было восемнадцать, когда я первый раз попробовала кислоту (ЛСД) . И это было здорово. И одновременно ужасно. А еще я была немного идиоткой, потому что додумалась специально выждать, пока пройдет целая неделя после моего совершеннолетия, означавшего, что меня в случае чего будут судить за хранение наркотиков как взрослую.

Мой друг Джим баловался кислотой с пятнадцати лет, и меня завораживали его рассказы про эксперименты с ЛСД, в том числе недавнее наркотическое откровение, что всех людей объединяет друг с другом наличие сосков.

– В смысле… У нас у всех они есть, не так ли? – возбужденно спросил он меня. – И разве есть какое-то другое возможное объяснение наличия у мужчин этих бесполезных частей тела, кроме как того, что это неоспоримое доказательство единства мужчин и женщин в этом гигантском космическом бульоне, который мы все называем вселенной?! Мужчины и женщины… мы все едины! Просто все относительно!

Он назвал это откровение «Теорией относительности», но кто-то заметил, что она уже существует, так что он неохотно изменил название на «теорию относительности Джима». Тогда она показалась мне гениальной, только я была пьяная в стельку.

Меня одновременно пугала и очаровывала идея о существовании целого мира, известного лишь тем, кто закидывается кислотой, и я была совершенно заинтригована присущим Джиму наркоманским жаргоном, которым он очень ловко владел. Мне не терпелось «обзавестись» связями в наркобизнесе и казалось, что единственный вариант, при котором бы я могла честно использовать эту фразу, – это начать спать с каким-нибудь аптекарем или встретить человека, время от времени приторговывающего спидами (амфетамины) . Второй вариант казался мне более простым и уменьшал риск заразиться какими-нибудь венерическими заболеваниями. К тому же у меня не было знакомых аптекарей.

Джим как-то рассказал мне про случай, когда он ждал у себя дома, пока за ним заедут друзья, чтобы вместе закинуться кислотой. Он решил не терять зря времени и принять ЛСД, пока его мама смотрела в соседней комнате телевизор. К сожалению, друзья тоже решили принять кислоту заранее, и, обдолбавшиеся, поехали на машине забирать Джима, что было бы крайне глупо и опасно, если бы на самом деле они не сидели за обеденным столом, только думая, будто едут в машине, – так что это было не так уж опасно и просто крайне глупо. Они просидели за этим столом все следующие четыре часа, потому что никто не знал, где педаль тормоза, и выходить из машины было страшно. По сути, это была самая долгая поездка на машине без участия машины. Тем временем Джим в своей комнате взял ручку и стал рисовать в телефонной книге. Только он накорябал человечка, как этот человечек ожил и сказал:

Чувак. Нарисуй мне гребаную собаку.

Тогда-то Джим понял, что наркотики подействовали, а когда немного погодя в комнату зашла мама Джима, огромный орел пролетел мимо нее и приземлился к нему на кровать. Джим говорил, что нарисованный человечек начал вопить, но он не обращал на него внимания, потому что был обдолбан, но не настолько, чтобы не понимать: если он начнет разговаривать с рисунком в телефонной книге, то это будет выглядеть подозрительно.

Джим заметил, что мама смотрит на него настороженно, но уже был настолько обдолбан, что не помнил, задал ли он ей вопрос, на который она не ответила, или она задала вопрос, на который он не ответил. Ему показалось, что будет еще более странно, если он задаст ей еще один вопрос, особенно учитывая то, что он не помнил вопроса, который на самом деле ей и не задавал. Так что они просто сидели, продолжая играть в эти весьма неловкие гляделки. Тогда нарисованный человечек заметил, что если орел не был галлюцинацией, то его мама должна была сразу понять, что он под кайфом, потому что кто станет говорить: « Ой, да нет ничего странного в том, что здесь сидит этот орел »? Джим нервно засмеялся и попытался посмотреть на свою маму взглядом, который, как он надеялся, говорил что-нибудь вроде: «Ух ты. Наш мир – странное место, где орлы могут приземляться тебе на кровать, а могут и не приземляться, не правда ли?»

Но на самом деле он, должно быть, говорил что-то ближе к « Срань господня, как же я, на хрен, обдолбался », потому что на следующий день мама Джима отправила его в местный психиатрический/реабилитационный центр, который помог ему найти Бога и познакомил с куда более серьезными наркотиками, чем те, которые можно найти на улице. Когда он вернулся, то только и говорил, что про карбонат лития да про Иисуса, и когда я упомянула, что мне очень хочется попробовать ЛСД, он закатил глаза, словно был знатоком вина, у которого я только что спросила, как лучше всего раскупорить бутылку портвейна.

НАРКОШИ ПОРОЙ НА УДИВЛЕНИЕ ЛЮБЯТ ОСУЖДАТЬ ДРУГИХ. ПОЖАЛУЙ, ТОЛЬКО В ЭТОМ КРУГЕ ОБЩЕНИЯ ЛЮДИ, КОТОРЫЕ ТОЛЬКО ЧТО ВКАЛЫВАЛИ ДРУГ ДРУГУ В ЗАДНИЦУ ЛОШАДИНЫЙ ТРАНКВИЛИЗАТОР, МОГУТ НА ПОЛНОМ СЕРЬЕЗЕ СМОТРЕТЬ НА ТЕБЯ СВЫСОКА, ПОТОМУ ЧТО ТЫ НЕ ТАКОЙ КРУТОЙ, КАК ОНИ.

Если, конечно, не существует какого-то клуба фетишистов-любителей лошадиных клизм, в чем я сомневаюсь. Погодите, дайте-ка я гляну в Интернете.

Срань господня. Не нужно вбивать этого в поиск, ребята.

К счастью, когда тусуешься с наркошами, в конечном счете непременно натыкаешься на идеального барыгу, и для меня таким стал Трэвис. Это был длинноволосый блондин за двадцать, который жил вместе с родителями. Казалось, он всегда знал кого-то, у кого были наркотики, однако почти никогда не принимал их сам, что делало его не таким уж и настоящим барыгой, но каждый раз, когда нам с друзьями была нужна травка, мы звонили ему, потому что больше нам достать ее было негде. Он был скорее посредником, оберегавшим нас от встречи с «настоящими барыгами» – в нашем представлении это были здоровенные злобные чернокожие с проколотыми ушами и пейджерами, которые непременно бы нас засмеяли. До смерти.В моем представлении все озлобленные чернокожие были отморозками, которые таскают с собой ножи с откидным лезвием и у которых бывают имена вроде «Чарли Петарда». (На самом деле тогда у меня не было ни одного знакомого чернокожего, что должно быть и так понятно, если судить хотя бы по одному этому абзацу.)