Дженни Лоусон - Давай притворимся, что этого не было

№11. БОЛЬШИНСТВУ ЛЮДЕЙ НЕ ПРИХОДИТСЯ ЦЕЛЫЙ ГОД ХОДИТЬ К ПСИХОТЕРАПЕВТУ ИЗ-ЗА ОДНОГО ДЕСЯТИМИНУТНОГО СЛУЧАЯ ИЗ ДЕТСТВА.

Три слова: Стенли, волшебная белка. Кстати, когда вы будете все это читать, мой редактор все уже поправит, так что на самом деле я могу написать здесь все, что угодно. Например, знали ли вы, что Анжелина Джоли ненавидит евреев?

Правда-правда.

Примечание редактора: Анжелина Джоли вовсе не ненавидит евреев, и это полный вымысел. Мы приносим свои извинения миссис Джоли и всему еврейскому сообществу.

Я собиралась написать про Стенли, говорящую белку, прямо здесь, в одиннадцатом пункте, однако это слишком закрученная история, так что я выделю на нее всю следующую главу – уверена, что, когда продаешь книгу, за нее платят по главам. Может, я и ошибаюсь, потому что я часто ошибаюсь. За исключением этой истории про то, что Анжелина Джоли ненавидит евреев – скорее всего, именно так и есть.

(Нет, это вовсе не так. Заткнись, Дженни – ред.).

Когда я говорю людям, что мой отец – полный псих, они смеются и понимающе кивают. Они заверяют меня, что их отец точно такой же, и что вообще у меня «типичный отец».

Что ж, пожалуй, они правы, если типичный отец зарабатывает на жизнь изготовлением чучел на дому и приходит в местный бар вместе с миниатюрным ослом и двойником Тедди Рузвельта, думая при этом, что окружающие — странные люди, потому что так заостряют на этом внимание. Если типичный отец говорит вещи вроде «С днем рождения! Вот тебе полная ванна енотов!» или «Нам придется взять твою машину. В моей слишком много крови», тогда да, он совершенно нормальный. Тем не менее я не помню, чтобы кто-то из детишек из сериала «Чарльз в ответе» залезал в морозильник в поисках фруктового льда и доставал оттуда огромную замороженную гремучую змею, которую Чарли бросил туда, когда она еще была жива. Может быть, я просто пропустила эту серию. Мы не так часто смотрим телевизор.

Вот почему каждый раз, когда кто-то пытается мне рассказать про то, как их «безумный отец» иногда засыпает, сидя на унитазе, или время от времени устраивает дома пожар, я подношу палец к губам и шепотом говорю: «Тсс, детишки. Сейчас вы поменяете свое мнение».

И после этого я рассказываю им эту историю…

Дело близилось к полуночи, когда я услышала, как отец гремит в коридоре, а потом у меня в комнате внезапно загорелся свет. Мама безуспешно попыталась уговорить его лечь спать. «Не буди их», – пробормотала она из родительской спальни на другом конце коридора. Мама уже слишком хорошо знала, что отца невозможно отговорить, когда ему в голову приходит какая-то «отличная идея»,но она все равно с ним машинально спорила (главным образом для того, чтобы обозначить, что считается нормальным, а что – полным безумием, чтобы мы с сестрой, когда вырастем, могли отличить одно от другого).

Мне было восемь, а моей сестренке Лизе – шесть. Мой отец – чуждый условностям громила, похожий на злобного Зака Галифианакиса, – вломился в мою крошечную комнатку. Большую часть жизни мы с Лиз жили в одной комнате. Наша спальня была настолько маленькой, что места в ней только и хватало, что на кровать, в которой мы спали вдвоем, да на шкаф. Двери с кладовки давным-давно сняли, чтобы создать иллюзию дополнительного пространства. Иллюзия не получилась. Я провела многие часы, создавая крошечные бастионы уединения. Из старых одеял я возводила крепости и умоляла маму разрешить мне жить в гараже вместе с цыплятами. Я запиралась в ванной (единственной комнате в доме, которая закрывалась на замок), но у нас была одна ванна на четверых, а у моего отца был синдром раздраженного кишечника, так что это было лишь временное решение. Иногда я высыпала свои игрушки из деревянного ящика, в котором они хранились, сворачивалась калачиком внутри него и закрывала крышку, предпочитая затекшие ноги, а также тишину и темноту сосновой коробки миру снаружи… прямо как камера сенсорной депривации, только для сирот. Маму это беспокоило, но не настолько, чтобы она предприняла какие-то меры.

У нищеты немного плюсов, но отсутствие денег на психотерапевта – один из них.

Отец примостился с краю нашей кровати, и мы с Лизой заморгали, постепенно привыкая к яркому свету.

– Просыпайтесь, девочки, – басом сказал мой папа, и его лицо было красным от волнения, холода или помешательства.

На нем был его обычный охотничий камуфляж, и по комнате разносился запах оленьей мочи. Охотники частенько используют мочу животных, чтобы скрыть собственный запах, и мой отец брызгался ею, как другие мужчины – одеколоном. В Техасе как-то были запрещены законом содомия и фелляция, но никто не видит ничего зазорного в том, чтобы мужчины устраивали себе золотой дождь во имя удачной охоты на оленей.

У моего папы в руках была коробка с крекерами Ritz, и это было довольно странно, потому что у нас в доме никогда не было продуктов известных брендов, так что я была такая вся: «О, да, это точно стоило того, чтобы меня разбудить», но потом поняла, что в коробке с крекерами шевелится что-то живое, и это было довольно неприятно: не столько из-за того, что мой отец принес домой какое-то живое существо в коробке с крекерами, сколько из-за того, что, кем бы оно ни было, оно точно испортило совершенно прекрасные крекеры.

Позвольте мне для начала пояснить, что папа постоянно притаскивал домой всякую безумную хрень. Кроличьи черепа, камни в форме овощей, злых опоссумов, стеклянные глаза, странных бродяг, подобранных им на дороге, живого дикобраза в резиновой шине.Мама (терпеливый и стойкий повар в школьной столовой), казалось, втайне была убеждена, что в прошлой жизни сделала нечто совершенно чудовищное, раз в этой жизни ей выпал такой жребий, и поэтому выдавливала из себя улыбку и ставила еще один стул к обеденному столу для бродяги/торчка со спокойствием и достоинством, какие бывают обычно только у святых или паралитиков.

Папуля наклонился к нам и сказал с несколько заговорщицким видом, что в этой коробке находится наш новый домашний питомец. Этот же человек как-то раз принес домой рысенка, выпустил его в доме и забыл об этом предупредить, потому что «посчитал это неважным», так что из его волнения я заключила, что в коробке должно быть нечто по-настоящему удивительное вроде двухголовой ящерицы или детеныша чупакабры. Он открыл коробку и радостно прошептал: «Выходи и встречай своих новых хозяев, Пикл».

Словно по команде из коробки высунулась крошечная головка. Это была маленькая, явно напуганная белка с остекленевшими от страха глазами. Моя сестра взвизгнула от радости, и белка поспешила скрыться обратно в коробку.