Иван Тургенев - Смерть Ляпунова. Драма в пяти действиях в прозе. Соч. С. А. Гедеонова.

Исторический роман, историческая драма… Если каждого из нас так сильно занимает верное изображение развития самого обыкновенного человека [2] Покойный Полевой говорит в своих «Заметках русского книгопродавца», {23} что «на русском языке записок появлялось мало», но какие появлялись, «все почти раскупались хорошо и принадлежали к самым ходким книгам». ( Примечание Тургенева. ) , то какое впечатление должно производить на нас воспроизведение развития нашего родного народа, его физиономии, его сердечного, его духовного быта, его судеб, его великих дел? Вспомните драматизированные хроники Шекспира, «Гёца фон Берлихинген», романы Вальтера Скотта, наконец даже хроники Витте́ и Мериме. {6} 6 Вспомните драматизированные хроники Шекспира, «Гёца фон Берлихинген» ~ наконец, даже хроники Витте́ и Мериме. – Речь идет об исторических драмах Шекспира, трагедии Гёте «Гёц фон Берлихинген» (1773), трилогии Л. Вите́ (1802–1873) «Лига» («Ligue», 1826–1829) и «Жакерии» (1828) П. Мериме. Называя пьесы Шекспира «драматизированными хрониками», а произведения Вите́ и Мериме просто «хрониками», Тургенев, видимо, хотел подчеркнуть различие между ними. Благодаря тому, что Шекспир писал свои хроники, подчиняя исторический материал законам драматургии, они по существу были трагедиями или приближались к таковым. В противоположность Шекспиру, Вите́ и Мериме исходили из исторической последовательности событий. В предисловии к первой части «Лиги» («Смерть Генриха III», 1826) Вите́ предупреждал, что его произведение не является театральной пьесой, что это лишь исторические факты, представленные в драматической форме, но без малейшей претензии сделать из них драму. Кто решается – не смиренно и терпеливо пересказать судьбы своего народа, следуя современным бытописаниям, но в живых образах и лицах воссоздать своих предков, избегнуть холода аллегорий и не впасть в сухой реализм хроники, действительно представить некогда действительную жизнь, – тому мало даже большого таланта: если в сердце его не кипит русская кровь, если народ ему не близок и не понятен прямо, непосредственно, без всяких рассуждений, пусть он лучше не касается святыни старины… Но великие дела тем и отличаются от малых, что они кажутся легкими для всех, хотя действительно легки для весьма немногих; оттого-то такое множество людей у нас и берется за исторические драмы.

Оно понятно и с другой стороны. Кому не дорог успех, кому не хочется рукоплесканий? В сердце русского живет такая горячая любовь к родине, что одно ее священное имя, произнесенное перед публикой, вызывает клики одобрения и участия. Но, кажется, пора бы заменить патриотические возгласы действительным драматическим интересом и не присвоивать своему таланту выражения чувств, не им возбужденных.

Ляпунов уже не раз удостоился двусмысленной чести быть героем русской исторической драмы. {7} 7 Ляпунов уже не раз удостоился двусмысленной чести быть героем русской исторической драмы. – См.: «Димитрий Самозванец» А. С. Хомякова (1833), «Князь М. В. Скопин-Шуйский» Н. В. Кукольника (1834–1835), «Прокопий Ляпунов» (1836) анонимного автора, драматическую поэму П. Г. Ободовского «Князья Шуйские» (1841, напечатана в сб. «Сто русских литераторов», изд. А. Смирдина. СПб., 1845). Написанный в 1834 г. «Прокофий Ляпунов» В. К. Кюхельбекера опубликован впервые в «Литературном современнике», 1938, кн. 1. В изображении его характера до сих пор следовали Карамзину. Со всем уважением к знаменитому историографу мы осмеливаемся думать, что он, – так же, как из лица Грозного, – сделал из Ляпунова лицо фантастическое. {8} 8 В изображении его характера ~ сделал из Ляпунова лицо фантастическое. – В своих суждениях о Грозном Карамзин не выходил за пределы этической оценки его личности. Тургенев разделял взгляд Белинского, который еще в 1836 г. в рецензии на третью часть «Русской истории для первоначального чтения» Н. А. Полевого писал: «Карамзин представил его <���Грозного> каким-то двойником, в одной половине которого мы видим какого-то ангела, святого и безгрешного, а в другой чудовище, изрыгнутое природою, в минуту раздора с самой собою, для пагубы и мучения бедного человечества, и эти две половины сшиты у него, как говорится, белыми нитками. Грозный был для Карамзина загадкою» ( Белинский, т. II, с. 108). Оценка Карамзиным личности Ляпунова и его деятельности сводилась к тому, что это – «злодей царя», который «дерзнул на бунт и междоусобие», желая «избавить Россию от Лжедмитрия, от ляхов, и быть государем ее» или же мечтал о «гибели Шуйских, имея тайные сношения с знатнейшим крамольником… Василием Голицыным в Москве, и даже с Самозванцем в Калуге» (История государства российского. СПб., 1831, т. XII, с. 249, 250). Тургенева, очевидно, не удовлетворял такой слишком уж односторонний взгляд Карамзина на П. Ляпунова. Несколько идеализируя этого защитника интересов среднего дворянства, Тургенев считал, что Ляпунову было присуще чувство патриотизма – он хотел спасти Москву и «погиб за нее». Ляпунов был человек замечательный, честолюбивый и страстный, буйный и непокорный; злые и добрые порывы с одинаковой силой потрясали его душу; он знался с разбойниками, убивал и грабил – и шел на спасение Москвы, сам погиб за нее. Такие люди появляются в смутные, тяжелые времена народных бедствий как бы на вторых планах картины; как люди второстепенные, они исчезают перед честной доблестью, ясным и светлым разумом истинных вождей; но их двойственная, страстная природа привлекает драматических писателей… Шекспир любил изображать такие лица. Оттого выбор Ляпунова, как главного действующего лица драмы, нам всегда казался удачным; мы не раз мечтали о той яркой, подвижной картине, которую писатель с дарованьем сумел бы провести перед нашими глазами… Вместо мучительной однообразности или натянутой, еще более мучительной пестроты условных фраз, условных возгласов, условных эффектов он бы дал нам, наконец, услышать голос истины, еще более трогательной и потрясающей в прошедшем, чем в настоящем…

Обратимся же к драме г. Гедеонова. Г-н С. А. Гедеонов – человек образованный и начитанный, в этом нет сомнения; начитанность его высказывается в множестве заимствований, которыми он обогатил свое произведение. Слог его гладкий и чистый – слог образованного русского человека. Как человек образованный и со вкусом, он не впал ни в одну грубую и явную ошибку; план «Смерти Ляпунова» именно такой, какого и ожидать следовало; словом, как произведение эклектическое, драма г. Гедеонова показывает, до какой степени, при образованности и начитанности, можно обходиться без таланта.

Истинный талант создает школу; но до появления этого таланта обыкновенно в отрасли словесности, ожидающей подобного возобновления, образуется целый ложный род, который в ней существует, несмотря на свою внутреннюю лживость. В нашей литературе упрочилась именно такого рода драма благодаря стараниям покойного Полевого, гг. Кукольника и Ободовского. Г-н Гедеонов не вышел из колеи, проложенной его предшественниками; но он отличается от них совершенным отсутствием самобытности. В «Смерти Ляпунова» легко отыскать и указать следы влияния Шекспира, Загоскина, Шиллера, новейших французских мелодрам, Гёте, Гоголя, Кукольника и т. д. Эта мозаичность составляет в одно и то же время и недостаток и достоинство драмы г. Гедеонова: недостаток потому, что только живое нас занимает, а все механически составленное – мертво; достоинство – потому, что бесцветное подражание всё же лучше плохой самостоятельности, уже потому лучше, что не может получить никакого влияния.