Иннокентий Анненский - Античная трагедия

Жаркий август, и час дня. По пыльным улицам и скучным бульварам, среди безобразных вывесок и реклам торгового рода один за другим катятся легкие экипажи. Быстро скользят вагоны электрического трама, где площадки пестреют от лент и цветов на дамских шляпах, и группами, все в одну сторону, идут оживленные люди с биноклями, а местами все это нарядное движение скрещивается с другим, совершенно на него не похожим; пыля и громыхая, тянутся вереницы тяжело нагруженных платформ.

Неимоверной величины першероны, потные от солнца, усилий и войлочных подушек, везут горы бочек, и около них идут пыльные и жаркие люди, у которых лица стали бронзовыми.

Мы в центре французского виноделия, в Безье, в каком-нибудь часе езды от Средиземного моря и старой греческой Агды. Через несколько дней в серых полях, пыльной и скучной пеленою лежащих вокруг города, начнется сбор винограда, и перед нами теперь развертываются две стороны кумирослужения Дионису. Через полчаса эти праздничные группы разместятся в открытом театре Арен, который устроен по образцу античного, и там парижские актеры будут играть «Прометея»; что касается до бронзовых людей с бочками, то они везут дар Диониса, вино, на увеселение того старого сатира, который носить громкое имя человечества.

Подвигаясь за толпою, я невольно начинаю думать о времени, когда обе стороны Дионисова культа не были еще так разобщены, и мне хочется представить себе совсем иную картину. Март в Афинах, т. е. полный расцвет южной весны, той весны, когда по выражению Пиндара, «возрождается жизнь, когда на бессмертной земле гущей разрослись фиалки и розы, чтобы, сплетаясь, венчать людей» [1] Цитируется «Дифирамб афинянам», написанный для весеннего праздника Больших Дионисий, вероятно, в переводе самого Анненского. . Гавань полна кораблей, а улицы пышных посольств с дарами для города, на который с благоговением и завистью смотрит вся Эллада.

Сегодня первый день праздника городских Дионисий, и весь город на улице. Вот и процессия. Ее открывает сам Эпоним, первое лицо города и хозяин праздника, за ним сановники, жрецы. В густой толпе, среди целой тысячи молодых людей в коротких хламидах с блестящими копьями и легкими щитами высоко над ними движется старая, наивная деревянная статуя Диониса, дорогой символ всего эллинского мира, а в процессии за статуей выделяется своей красотой и свежестью группа канефор [2] Канефор – участник процессии в честь Деметры или Диониса, несущий на голове корзину с жертвенными дарами. : это знатные девушки в белом, которые в золотых корзинах несут первые весенние плоды. Но, кажется, наряднее всех в процессии хореги, т. е. те афинские граждане, которым выпал жребий в этом году ставить драмы на театре, и хор из афинских граждан, который их сопровождает. Гиматии [3] Гиматий – накидка, плащ. их отливают золотом вышивок и пурпуром или шафраном ткани, а волосы прижаты золотыми венками, в которых играют лучи мартовского солнца. Через два дня люди, составляющие эту процессию, будут в театре, на священной земле Диониса, где не только актер или хорист, но и всякий зритель будет находиться под защитой бога, столь же неприкосновенный, как на ступенях Зевсова алтаря.

Мы же покуда дошли за толпой до арен Безье. Вернемся к впечатлениям действительности. Огромный, слабо защищенный от солнца амфитеатр. Места идут широкими ступенями. Они переполнены пестрой толпой, которая на несколько минут поглощает все наше внимание. Тут, пожалуй, тысяч 8 человек. На самой арене, где в другие дни происходит бой быков, теперь расположилось три оркестра музыкантов, а над ними высится характерная голова Faurê известная всему миру по портрету Сарджента. Вот и сцена. Декорация представляет дикие скалы, изрезанные ущельями и потоком. Особенно хорош задний план сцены – совсем воздушный. Горы идут до самого горизонта, где они сливаются с настоящим синим небом. В нем с утра ходят белые облачка, по временам наводя тень на всю эту небывалую, дивно-красивую картину, но они никого не пугают, потому что ветер не с моря. Чу… первые звуки оркестра. Вам казалось по его размерам (я насчитал 21 арфу, но не мог сосчитать скрипок), что он оглушит вас, и вы несколько разочарованы. Ветер разносит звуки, зной расслабляет струны. Занавеса, конечно, нет, а кулисы заменяются горными проходами. Французы пошли в этом отношении дальше древних греков, у которых хоть над сценой был навес…

Вот и начало представления. На сцену сбегает хор: мужчины и женщины. Первое впечатление прямо сказочное. На фоне голубого неба и пепельных гор одна за другой слагаясь в причудливые живые сочетания, набегают золотистые краски легких шелковых туник, синих, розовых, желтых, крем, которые книзу кажутся гуще. Вот картина дорисовалась. На несколько минут вы целиком захвачены ее свежестью: вам кажется, что перед вами ожила и развернулась одна из венецианских фресок. Вы невольно ждете такого же яркого, такого же свежего аккорда звуков, но с первых же тактов хора, разочарованы. Гармония не захватывает, она не покоряет вас, и скоро ухо начинает мучительно завидовать глазу. Вы понимаете теперь, почему театральная музыка греков требовала иллюстрации в виде мимики и балета, и почему на древней эллинской орхестре царила не арфа, а кларнет и литавры. Но вот и сам Прометей. По наружности это настоящий сценический титан, гордый, таинственный, прекрасный. Ветер кружит его желтый плащ и темную гриву волос. Пьесы собственно нет. Есть интересные лирические места, монологи прекрасно декламируются, много красоты в стихах, положениях, позы пластичны, но сильное чувство негодования, жалости, ужаса и удивления ни на минуту не охватывает вас. Авторы французской переделки сделали из самой загадочной и величественной трагедии древности, где действующими лицами были только боги, эффектный спектакль, – и только. Самая красота поэзии не похожа на античную. Например, страшная рана Прометея, которому коршун в течение целых веков непрестанно разрывает его вечно нарастающую печень, изображена в следующих звучных стихах:

Не чувствуете ли вы, что живописное сравнение разорванной раны титана с красным виноградом трельяжа, добычей пчел и птиц, в действительности ужасно? Оно не только не смягчает представления о ране, но, напротив, переносит представление грязной раны в красивую картину трельяжа [5] Тонкая решетка для вьющихся растений, увитая ими. . Я не буду детально разбирать французского Прометея. Меня интересует пока самый спектакль.