Салават Асфатуллин - Литературные портреты – 2

Видит Бог, я старался, дал и выборные куски, а когда показалось, что очень зло, процитировал три стиха рядом, когда и они не пошли, привёл целое стихотворение. И если всё-равно кто-то воскликнет: «А король-то – голый!», то помните – я сказал это после вас.

Но нельзя же на этой ноте кончать. Возьмём стихи от Вадима из середины книжки. Наверное, они уже наполнены мудростью:

Понятно, что он самовыражается. Но при чём тут мы и наше драгоценное время? Нечего ему пока сказать людям. И самовыражаться ему лучше наедине с женой.

Спокойней, спокойней, не кипятись. Посмотри ещё стих от Вадима:

Это он – недоизданный?! Да он уже дважды лишнего изданный! Всё, больше не могу! Бросаю. Надо было сборник назвать не «Прозрачное время» а «Пустое время», так было бы честнее.

Финиш.

Наверное, это просто выше моего понимания. Или ниже? В любом случае страна должна знать своего героя.

Начал носить чёрный френч, стал похож на Керенского, попробовал одеться посовременнее – стал похож на Мак-Дака из мультфильмов Диснея.

Стремительно овладел ремеслом дворцовой интриги. Видимо, сказалась предварительная подготовка – работа в финансовой компании «Русский дом Селенга» и в сауне с бассейном.

Редкий случай, но работа чиновником пошла стихотворцу на пользу. Видно, стесняясь своих солидных коллег, он начал писать стихи с более-менее ясным смыслом. Но и тут порой случаются непонятные истории.

Когда-то давно обнинский поэт Валерий Прокошин написал и в 1992 году издал в «Золотой аллее» книжечку «Боровск. Провинция», где имелись два ключевых стихотворения. Первое – «Провинция. Свечи огарок…» с такими строчками:

И второе – «Провинция – убогие места…»:

А через пять лет Вадим Терехин пишет и печатает в восьмом номере журнала «Наш современник» за 1997 год и журнале «Русская провинция» стихотворение «Провинция» с такими начальными строчками:

Не правда ли – слишком уж похоже?

Справедливости ради надо отметить, что в последний год у Вадима начал разворачиваться организаторский талант. За короткий период было организовано и блестяще проведено выступление калужских поэтов и музыкантов в стенах Союза писателей России. Подобное выступление сразу десяти поэтов одной области в истории здания на Комсомольском проспекте проводилось всего в третий раз, и как отметил его председатель, является свидетельством признания высокого уровня поэтов области. Огромный интерес вызвал организованный приезд Солженицына в Калужскую область. Когда он заканчивал своё выступление в концертном зале им. Танеева, я сидел и молил Бога, чтобы Солженицын прожил ещё хотя бы 10 лет. Ведь хоть и по привычке, не особенно акцентируя, скороговоркой, он вспоминал свои антисоветские взгляды, но уже доказывал, что так жить, как мы живём сегодня, нельзя. Ещё лет через десять, пожалуй, он поймёт, что власть Советов – высшая форма демократии. А ежегодные дни Паустовского в Тарусе, Пушкинские праздники в Полотняном заводе стали просто доброй традицией, ожидаемой людьми. К ним Вадим имеет самое прямое отношение.

При первом взгляде на него возникает мысль: «Ух ты, живой композитор!» Крупное, круглое, полноватое лицо полузакрыто водопадом волос из сотен и тысяч колец. Колечки точь в точь, как у породистых каракулевых ягнят. Но нанизаны друг на друга и ниспадают почти до плеч, да ещё цвет темный, с каштановым отливом. Спереди тоже всё полузакрыто, только прямой, мясистый нос выпирает из-под модных очков.

Ну, очень он похож на современного композитора стиля «хеви-металл» или особо забугорную звезду рока из англоязычной страны.

Даже на художника не похож, хотя, казалось бы, сам Бог велел – ведь долгие годы работал художником в газете «Знамя». И сейчас пишет… иконы. Богемнее, импозантнее он выглядит, чем современные художники.

Ни за что не скажешь по внешнему виду, что он писатель. А на самом деле, так оно и есть. Причем, временами очень серьезный в своих исторических романах, обучая нас попутно и старославянскому. А временами весьма живой в своих детективах.

Помню, как его запоздало принимали в 1997 году в Союз писателей России. Понравилось мне очень: встаёт из темного, заднего ряда очень чинного собрания Калужского отделения союза писателей растрепанная, крупная, вспотевшая фигура, проходит через весь зал к столу председателя, кидает на стол семь толстенных томов в суперобложках и небрежно так говорит: «Вот мои рекомендации!» И припечатывает их мясистой лапой. Ни тебе выклянчивания рекомендаций, ни подобострастия, даже просто просительной нотки не прозвучало.

Тут же ряд членов Союза начинают ходатайствовать за него, а ряд других громко вспоминать, что они уже давали ему рекомендации, причем давным-давно. И все дружно, единогласно (уникальный случай для калужского отделения СП) голосуют за приём. Выглядело это прямо как в сказке или американском кино со счастливым концом. Полный «хэппи-энд», красиво – аж жуть!

Пустил бы и я тут умильную слезу, если бы не знал долгих, предшествующих злоключений в течение семи лет по поводу приёма и нелёгкого писательского труда в течение десяти последних лет. Включая, между прочим, и писание романов под столом на коленке во время бурных дебатов и заседаний в редакции ежедневной областной газеты.