Савва Ямщиков - Россия и бесы. Когда не стало Родины моей…

Постараюсь сдержать эмоции и ответить в том же порядке. Аксенов знает, что с правовыми нормами у нас в стране дело обстоит, мягко говоря, далеко не лучшим образом. В противном случае за не подкрепленное юридически обвинение в нацизме его непременно привлекли бы к суду.

Заявлять, что вождь политического объединения лучше писателей, так же бестактно, как предпочесть лидера сионистской организации его соплеменнику, снимающему модные фильмы или играющему на театре.

Были ли писатели-«деревенщики», они же, по Аксенову, нацисты, обласканы в эпоху застоя так, как был обласкан сегодняшний неистовый Савонарола – Аксенов? Думать так может лишь несведущий читатель. В то время как комсомольский баловень, автор нашумевших повестей «Коллеги», «Звездный билет» и «Затоваренная бочкотара» пожинал плоды сиюминутного успеха, разъезжая с представительными делегациями по экзотическим странам; под восторженными взглядами завсегдатаев занимал лучшие места в домах журналистов, кинематографистов и театральщиков; покорял сердца «профессиональных» отдыхающих творческих домов Ялты, Гагры и Пицунды, – «деревенщики», среди которых были Распутин, Астафьев, Белов и другие, зарабатывали на хлеб насущный в редакциях провинциальных газет и журналов. Не жалуясь на судьбу и не завидуя похождениям советского «плейбоя» Аксенова, писали они неповторимые страницы «Прощания с Матерой», «Царь-рыбы» и «Привычного дела», сразу же ставших классикой не только отечественной, но и мировой литературы. И не Федор Абрамов и Борис Можаев, не Николай Рубцов отсвечивали с бокалами прохладительных напитков в руках на приемах в респектабельных посольствах, где всегда желанным гостем был Аксенов.

Когда насильно увозили за границу Солженицына, Аксенов в это же время готовил себе комфортабельное отбытие из ненавистной России. И преспокойно продолжал общаться с теми, кто получал государственные премии и заседал в президиумах. Да только ненавистных ему «деревенщиков» в президиумах тех лет среди них не было.

Ставя под сомнение расовую чистоту русских, Аксенов ссылается на «того же немца». Ему недосуг, профессорствуя в Америке, почитать последние труды замечательного нашего историка Л.Н. Гумилева. Устыдился бы он своего невежества, ознакомившись даже с популярным изложением гумилевской теории о пассионарности, о связях русского и татарского народов.

Лицо Распутина напоминает русофобу Аксенову внешность тунгуса, над чем он злорадно ехидствует. Так же когда-то «стоящие у трона», среди которых были и литераторы, подтрунивали над неприятными им лицами Пушкина (эфиопа), Лермонтова (шотландца), Гоголя («хохла»). Да забыли потомки о хорошо одетых и модно причесанных временщиках, а вот образы не пришедшихся к их столу, неуклюжих и неугодных стали символами лучших проявлений отечественной культуры.

Я приветствую наше время, когда все печатают и все показывают. Слава Богу, теперь каждый может разобраться в многообразии творческих проявлений писателей, художников, философов и историков. Думаю, что поймет современный читатель, почему автор сочинения «В поисках грустного беби» Аксенов так ненавидит Распутина и Бродского.

P.S. По выходе в свет этого письма либерально-демократические элементы Советского фонда культуры во главе с назначенным на должность «совести нации» господином Лихачевым попытались вывести меня из членов президиума, отстранить от сопровождения крупной выставки частных коллекций в Венецию (а я был председателем Клуба коллекционеров), обвиняли меня в сотрудничестве с Ампиловым, которого я не знал и посейчас не знаю. И теперь, по прошествии пятнадцати лет, выбрасывают во всех без исключения газетах и журналах упоминание о той нацистской выходке Аксенова, будь то рецензия на последнюю книгу В. Распутина или реплика по поводу телепамфлета Сванидзе против декоративного революционера-циника Лимонова, где борцом с нацизмом предстает на всех каналах сервируемый Аксенов. Такова уж она, демократия российская, сотворенная ярославским господином Яковлевым, многие годы игравшим роль несгибаемого ленинца. Раньше его цековское ведомство водило нас всех на поводке с помощью правоохранительных органов, а сегодня функции либеральных держиморд взяли на себя вопящие на каждом углу об ущемлении свободы слова верные яковлевские клевреты.

В нью-йоркском музее Гуггенхайма, когда в ООН проходила юбилейная 60-я сессия, открылась выставка «Россия!» – ретроспектива русского искусства за восемь веков. Мне, специалисту, без малого полстолетия занимающемуся реставрацией, сохранением, изучением и популяризацией отечественного художественного наследия, такой факт изначально должен доставлять удовлетворение. Следуя заветам русских славянофилов, особенно И.С.Аксакова, я считаю одним из основных составляющих русской культуры ее интернациональность, открытость и умение использовать лучшие достижения западных и восточных собратьев по разуму. Радуюсь, что редкие русские иконы, блестящие портреты XVIII—XIX веков, полотна Сурикова, Репина, Крамского, Серова, Нестерова, изысканные творения мастеров Серебряного века и лучшие образцы созданного в советские годы в эти недели увидят тысячи посетителей нью-йоркского музея. Но радость эту омрачает не ложка, а бочка дегтя, которым сознательно портят роскошное духовное угощение те, кто нынешнюю выставку готовил, а теперь представляет и воспевает ее в близких по духу СМИ. Дабы не показаться голословным, приведу цитаты из передовицы специального «Review «Россия!», приложенного к «Коммерсанту».

«О ras…! Ног. О Русь!» – сходство названия выставки «Россия!» с эпиграфом ко второй главе «Евгения Онегина», осознанное или нет, бросается в глаза любому, более или менее знакомому с русской культурой… Впрочем, пушкинская цитата из Горация, предпосланная описанию отечественной идиллии, не позволяет забывать, что именно идиллия является наиболее подходящим фоном для катастроф… Блаженная русская патриархальность всегда оказывалась начиненной опасностью взрыва, и в любом русском изображении, будь то «Рожь» Шишкина или «Масленица» Кустодиева, есть ощущение, что покой нам только снится, так как все равно русскому человеку придется улететь в космос (sic! – С.Я.).

Инсталляцией Кабакова «Человек, улетевший в космос» заканчивается «Россия!». Убогая раскладушка, стоптанные кеды и – дыра в потолке, прорыв в неизвестность Божественного (да простит меня Господь за цитирование этого. – С.Я.)… Зритель устремляется ввысь, оставив залы с Борисом и Глебом… Толстого с Достоевским, бурлаков с черным квадратом… октябрьскую революцию – и восклицательный знак в названии обретает зримое воплощение в пробитой героем Кабакова дыркой в потолке, а Россия остается внизу».