Игорь Рабинер - «СЭкс» в большом спорте. Правда о «Спорт-Экспрессе» от топ-журналистов двух поколений

– Ну, взял…

– Читай отчет из Днепропетровска! Последнюю строчку!

– «Местные любители футбола покидали стадион разочарованными, поскольку их любимцы вылетели из розыгрыша Кубка, уступив команде значительно ниже себя классом…»

– Вот-вот: «значительно»!!! Армейцы же выиграли – как они могут быть значительно ниже классом этого «Днепра»??? Отвечай, чего молчишь?! Он мне скоро перезванивать из совета ветеранов будет!

– Ну, во-первых, «Днепр» на вчерашний день был чемпионом страны и обладателем Кубка, а ЦСКА – все-таки команда первой лиги. А во-вторых…

– Постой! Это точно?

– Что – точно?

– Что ЦСКА в первой лиге играет?

– Абсолютно.

– Хм… отвечаешь?!

– Да чем хотите!

– И когда ж это армейцы вылетели?

– Да они уже не первый сезон там…

– Вот оно как… Оторвался я – совещания эти, поездки, симпозиумы, выступления… И все ведь, бл… на нервах! Слушай, так это же меняет дело! В корне меняет! Нет, ну раз оно так – хрен ли он тогда мне звонит?! Ишь, адъютантик с утра подсуетился, газетку их благородию на подносе с завтраком принес! Эх, я не знал! Ну ничего, как перезвонит – так я его и срежу! Понаставят вертушек кому ни попадя… Спасибо, старик – я всегда в тебя верил!

…Я выдержу полтора года с таким главным редактором. Другие высиживали десятилетиями – сволочь, конечно, но уйти-то некуда. Но, как говорит в схожих случаях грандиозный спортивный журналист Александр Аркадьевич Горбунов: работая в иной редакции, порой начинаешь понимать, как люди разводятся – «не потому, что у меня другая появилась, нет, я просто с тобой жить больше уже не могу».

Осенью 89-го я съезжу на первый свой серьезный заграничный турнир – женский волейбольный чемпионат Европы. Причем газета к этой командировке будет иметь минимальное отношение – меня персонально пригласит главный тренер сборной, великий и ужасный Николай Васильевич Карполь. Во время сеульской Олимпиады по техническому каналу – это, примитивно говоря, когда у площадки стоят микрофоны, а комментатора нет – проскочило несколько совершенно фееричных трансляций, но женский волейбольный финал, который Карполь со счета 0:2 по сетам и 6:12 в третьей партии вытащил своей глоткой, мимикой и жестами, возглавлял любой виртуальный рейтинг. На первом же послеолимпийском туре чемпионата страны в Москве, куда Карполь приедет со своей «Уралочкой», я решусь познакомиться и чем-то, видимо, зацеплю мэтра: он предложит походить на игры и пообщаться поплотнее. Я и походил. А через три дня, когда я буду провожать его в аэропорту, Карполь скажет на прощание: «Ну вот, я тебе столько интересного порассказал, а ты бы хоть что-нибудь записал. Эх, молодежь…»

Не записывал я ничего и никогда – кроме нерусских фамилий, вот здесь людей можно было ненароком очень сильно обидеть, – потому что, строча в блокнот, чаще видишь свои каракули, а не глаза собеседника, а перед диктофоном людям свойственно зажиматься – мало ли кто пленочку эту потом прослушает. Зато запоминал, видимо, неплохо – иначе мне вряд ли бы выплатили премию за «Уроки жизни от Карполя», а сам бы он мне не позвонил и не пригласил на международный турнир в Свердловск – познакомиться уже по-настоящему. (Сильнее всего из процесса знакомства мне врезалось в память, как после победы над кубинками, давшейся нелегко, к неостывшему после игры Николаю Васильевичу выстроилась очередь из многочисленных помощников, чтобы получить указания. И он сиплым севшим голосом отправлял кого на базу, кого на банкет, а кого – к чертовой матери. Последней стояла женщина. И когда очередь дошла до нее, то ей он велел «идти домой и ждать». Это была жена Николая Васильевича, Галина Михайловна.)

Так что через год после Олимпиады я займу в волейбольной делегации, отправлявшейся на Европу, практически законное свое место – настолько, что новый спортивный министр, Юрий Михайлович Портнов (Грамова вскоре после Сеула торжественно проводят на пенсию), подъехавший на финальную часть в Штутгарт, будет угощать меня в пресс-баре спинками воблы, до предела солеными – чтобы больше пива влезло. У нас в стране тогда было два сорта пива – «Жигулевское» и «Пива нет» и третий, промежуточный – «Жигули» с осадком. А здесь из кранов лился совершенно божественный напиток с названием, которое само, как пиво, ложилось на язык – «Левенбрау», причем аж двух цветов, светлого и темного, и оторваться что от того, что от другого не было решительно никакой возможности. В первый вечер бармен не очень деликатно намекал нам с Портновым, задержавшимся дольше остальных, что пора бы и честь знать, но мы ушли, только когда у министра вобла кончилась. А на второй день я объяснил этому перебежчику-поляку, кто этот дядька со мной, и что он может и пожаловаться куда надо, когда с ним непочтительно обходятся. Бармен все понял – и мы стали ВИП-гостями. (Вот так он дул тогда, «ветер перемен». Чтобы представить себе товарища Грамова, угощающего тебя воблой едва ли не собственного завяливания, у меня не хватит никакого воображения.)

Карполь, как всегда, выиграл, я вернулся, чтобы уйти в заранее согласованный с Кудрявцевым отпуск, но услышал от главного, что, «пока я прохлаждался за границей», тут продлили подписную кампанию и сейчас я нужен редакции как никогда. Я спросил, а кто ж тогда из Штутгарта каждый день заметки в газету передавал, ответа толком не получил – и улетел-таки с женой в Прибалтику, благо заявление отпускное мое было подписано. Кудрявцев, понятное дело, взъярился – Лева Россошик передал мне по телефону некоторые из самых мягких его выражений, – и я решил для себя: ухожу. На отдыхе мы выпьем пива, и не только, уже с Сабонисом (в Литве-то и тогда подавали не одно «Жигулевское»), и интервью с Арвидасом я понесу в журнал «Спортивные игры», размещавшийся в издательстве «Физкультура и спорт». И заодно зайду проведать его главного редактора, Валерия Изидоровича Винокурова. В конце разговора он скажет мне, что если я всерьез соберусь рвать из «Совспорта», он будет рад меня видеть у себя. Я отвечу, что уже собрался.

С Кудрявцевым мы практически не разговаривали, я методично «зачищал хвосты» – сделал, например, очередные «Уроки» с гениальной пасующей карполевской команды, Ирой Кирилловой, за что она мне прислала на редакционный адрес телеграмму с текстом «Спасибо за правду и поддержку». Мне все наперебой советовали пойти с этой бумажкой к Кудрявцеву и помириться, я отвечал, дескать, пусть он сам сначала что-нибудь интересное напишет, чтобы мы с ним на одном языке разговаривали – а то чего я почтальона изображать буду. Тут народ понял, что я намылился увольняться, и, как это у нас положено, стал слегка отстраняться: ты, мол, уже не наш, куда-то на сторону смотришь, это потому, что тебе все так легко в жизни дается, видали мы таких – и где они сейчас. Удачи, честно скажу, желали немногие. Как-то Кучмий зазвал поговорить.