Павел Зарифуллин - Новые скифы

Мы каждый день видим этих спартаковских болельщиков, бродящих по электричкам без цели, они ходят туда, а потом обратно, как учёные коты, как заводные кукушата. Старшее поколение мирно спит на лавках, они своё отходили. Они уже не помнят, что там за поворотом есть тайный дом, где очень хорошо и весело. Где танцуют и поют.

Русское наречие «Там» идеально подходит для обозначения сказочного «Дома посвящения», полюса мечты наших детей. Полюс «Там» противоположен энтропии мира сего – нашему царству «Сям».

Там всегда горят огни – Там праздник и бесконечные каникулы. Там братство и любовь, море свободы, света и счастья. Там на золотом чемодане сидит хозяйка – Пеппи длинныйчулок (непременный атрибут тайного дома – золотой чемодан). Чужие из «Сям» Там не ходят. Полицаев Пеппи длинныйчулок вышвыривает вон, а с ворами пляшет ночь напролёт, напоследок одаривая их щедрой монетой. Вот пример для мальчишек и девчонок, отправляющихся в «детский крестовый поход». Есть на свете Иерусалим, где мы заживём привольно и славно!

Там в тайном царстве господствует Слово – пароль, его знает Кибальчиш, но не ведает и не понимает ни одна взрослая буржуйская сволочь. Слово о тайне Золотого ключика. А взрослые будто коровы, каждый Божий день пережёвывают обман и враньё!

В тайном доме отменены старые запреты и общественный гнёт, Там запрещено равнодушие, Там говорят на «птичьем» языке, там мучают и испытывают, Там водится золотишко. «Дома инициации» первобытных народов прорастают сквозь детские сны. И юнцы ведут себя так, будто человеческое общество вообще ни на йоту не изменилось за десятки тысяч лет.

Детские писатели Алексей Толстой, Линдгрен, Носов, Успенский, Лаймен Баум, Аркадий Гайдар – все пишут в принципе об одном и том же. О путешествии молодого человека в сокровенный дом, в «солнечный (изумрудный) город», расположенный в особом сказочном пространстве между жизнью и смертью. В доме-городе происходят обряды инициации, и парень или девушка умирают для старой жизни и (иногда) рождаются для новой. В тайном доме Там гагатовый гадкий утёнок или чёрный василиск-цыплёнок превращаются в роскошного Белого Лебедя.

Иногда мечта о Солнечном доме раздваивается. У светлого дома проявляется мистический и волнующий, словно чёрный камень Каабы, двойник. «В чёрном-чёрном доме на тёмном-тёмном острове живёт чёрный-чёрный человек!» Невидимый и секретный чёрный полюс, магическая точка в пространстве властно зовёт подростка в свои «греховные» объятия, вызывая ужас и озноб, и страстную тряску живого естества! В скандинавских древних мифах и у современных микронезийских народов «домов посвящения» тоже два. Они гипертрофированны – один маленький (избушка), другой очень большой – к нему надо забираться по лестнице.

Появлению в тайных домах предшествует яростное бурление крови, с первых менструаций у девиц и первых кровавых петушиных боёв у ребяток. Красный цвет здесь решающий. Как красная рубаха Кибальчиша. Как Красная Шапочка. Как красный колпачок Буратино и красное перо французского дьявола. Как рыжая голова Пеппи Длинныйчулок. Или красные шарфы «спартачей» с Манежки. Как сказка о красных туфельках [23] В архаических практиках матриархальных цивилизаций девушке, достигшей полового созревания, натирали ноги хной. Этот древний обряд сохранился в знаменитой «Сказке о красных башмачках» (прекрасный этнописихологический анализ мифа сделала Кларисса Пинкола Эстес в книге «Бегущая с волками»), а также в сказке о башмачках Золушки – о встрече с принцем из Золотого замка. Наш архаичный народ поклоняется женским ступням по сию пору. Это особенно видно на московской станции метро «Площадь Революции», где россияне соприкасаются с советскими статуями Манизера. Мужчины «на счастье» хватаются за тотемические фигуры собак и петухов. Женщины тоже тотемы не забывают, а среди девушек и парней крайне популярно поглаживание туфель комсомолок и крестьянок. . Как розовая курточка «олимпийки» Челси. Для Марии Спиридоновой паролем в Большой Дом стал красный флаг партии социалистов-революционеров.

Из старого дома в новый. Из Старого Царства в Новое. Золотое.

«На Готланде ещё помнят, как древнее жертвоприношение кабана превратилось в детскую игру. Молодые парни чернили и раскрашивали себе лица. Жертву изображал мальчик, завёрнутый в мех, с пучком соломы во рту, что должно было представлять щетину кабана» [24] Эдуард Тэйлор. Первобытная культура. М., 2009. . Тот из детей, кто ритуально убивал кабана, обретал особое счастье и благодать. Как, собственно, обретала благодать и жертва.

Дети любят и ценят жертвоприношения. Потому что приносящий жертву и жертва в мгновение ока оказываются в Месте Священного – в Центре мира, в вожделенном секретном доме. Социолог сакральных ритуалов Марсель Мосс писал: «Понятие о жертвоприношении всегда предполагает освящение: при всяком акте жертвоприношения объект переходит из сферы мирского в сферу религиозного, он освящается» [25] Марсель Мосс. Социальные функции священного: Избр. произведения. СПб., 2000. . Ну, а вместе с объектом и субъект. Мария Спиридонова на вокзале Борисоглебска мстила за тамбовских крестьян, впустив в Луженковского пять пуль, совершив убийство-обряд. Так она и рассталась с детством, отыскав Большой Дом.

Я не идеализирую эсеровских боевиков. Здесь есть место лишь этно-структуралистскому анализу. Другое дело, что «акты смерти», организуемые эсерами-народниками, были далеки от современного массового террора, как птицы от динозавров. Они готовились, словно древние ритуальные акты, чем для нас, антропологов, и интересны. Убийце запрещено было бежать или что-то о себе скрывать. Он жил по строгому этическому кодексу и казнил (и шёл на казнь) под эсеровским девизом: «В борьбе обретёшь ты право своё». После убийства боевик сдавался властям и рассказывал о том, кто он такой, за какие грехи был уничтожен очередной чиновник (каких конкретно крестьян и рабочих он подавлял, убивал и истязал), чей приговор (какой эсеровской организации) он привёл в исполнение. Теракты всё время срывались, потому что с жертвой рядом оказывались невинные люди или дети. И их готовили заново – наказан должен быть лишь приговорённый социал-революционным судом «кровопийца». По итогам революционного жертвоприношения народник-боевик обязан был не только воздать возмездие, но и «пострадать», и тем самым символически снять грех собственно убийства.