Елена Костюченко - Нам здесь жить

Линор Горалик

Лена Костюченко – это отчаянная смелость, перемешанная с выдающейся способностью к сочувствию. Взрывоопасная смесь. Смесь, которая позволяет делать пронзительную, честную, извлеченную из самой гущи событий журналистику.

– И когда я трое суток не спала на Тахрире, собирая информацию, я поняла, что значит «вырубиться без памяти», я буквально вырубилась под дулом танка, – легко и весело рассказывает мне Лена весной 2011-го. Когда Лена говорит о себе, она всегда говорит легко и весело: даже если речь идет о том, что ее избили на ЛГБТ-прайде и она частично потеряла слух. Когда Лена говорит о боли других, она становится серьезной.

Весна 2011-го, мы в составе группы «Война» проводим репетиции акции «Путин зажигает костры революции», в ходе которой Кремль должен был быть окружен десятиметровой высоты полыхающими кострами, вокруг которых мы пели бы старые революционные песни. Мы идем в Измайловский лесопарк – зажигать проверочный костер. Лена – не участник акции, Лена – журналист. Для нее эта грань нерушима: или журналист, или участник, и никогда – посередине.

Наша акция в итоге была сорвана силовиками (наивно верить, что ФСБ не заметила бы репетиций с 10-метровым костром), но иногда впечатления от подготовки оказываются сильнее, чем от акции. В этот раз – во многом из-за Лены, из-за того, что она была рядом, и из-за моего безграничного феминистского восхищения этой способной обаять и лифтера, и Бога девушкой, внутри которой скрывается боец и герой.

Впервые мы встретились с Леной в 2010 году, в лагере экологических активистов, защищавших от уничтожения Химкинский лес. Вырубку леса защищали суровые охранники и откровенные неонацисты со свастиками на накаченных руках и с майками, натянутыми на лица. Активистам в то лето ломали челюсти и не только челюсти. Лена была там, Лена не пряталась, Лена лезла в пекло и иногда Лену хотелось извлечь из ада и отправить домой. Но с Леной ничего против ее воли и против велений ее совести сделать невозможно.

Надежда Толоконникова

Как искали Короленко Евгения Ивановича, 1967 года рождения, жителя Ростова, погибшего 26 мая в бою за донецкий аэропорт

17.06.2014

Водитель въехал в Россию в ночь с 29-го на 30-е, на фуре с морозильной камерой, через погранпост Успенка. У границы водителя встретил черный «Лендкрузер», тот повел фуру за ним. Разгрузился где-то в 4.30 ночи. Не знает где. Какой-то морг, вроде на территории воинской части, на окраине Ростова.

Пограничники, дежурившие на Успенке в ту ночь, говорят: пришли три человека, в камуфляже, отключили камеры наружного наблюдения, потребовали выключить мобильные и на время прохождения фуры эти выключенные телефоны просто забрали. Никаких документов на груз пограничники не видели, в машину не заглядывали, проезд не фиксировали.

В морозильном отсеке лежало 31 тело – россияне-ополченцы, погибшие в бою у донецкого аэропорта 26 мая.

По просьбе властей ДНР фуру до границы сопровождали журналисты. Журналисты узнали два имени: Сергей Жданович и Юрий Абросимов. Потом – еще два имени возникли в социальных сетях: Алексей Юрин и Александр Ефремов, в прошлом проходившие срочную службу в 45-м разведывательном полку спецназа ВДВ. Всё.

Я обзвонила все морги Ростова-на-Дону. Хотя очевидно, что «морг на территории воинской части» – это 1602-й окружной госпиталь в отдаленном ростовском районе Военвед. Разросшийся офицерский городок, с военными частями, погрузочными станциями, аэродромом. На территории госпиталя есть ЦПОП (центр приема и отправки погибших) и огромное трупохранилище на 400 тел, оставшееся со времен чеченской. ЦПОП находится в ведении штаба Северо-Кавказского военного округа, трупохранилище – военной судмедэкспертизы (111-й государственный центр судмедэкспертиз, 2-й филиал).

Тел на Военведе как бы нет. Замначальника ЦПОПа Алексей (фамилию не назвал): «У нас только военные и только с Чечни. Вот семьи ходят, спрашивают, и союз десантников какой-то спрашивает, мы даже некоторых внутрь пускаем, чтобы убедились, что нету у нас никого». В судмедэкспертизе – начальник административного отдела Елена Волкова: «Мне из городской, из областной судмедэкспертизы уже звонили, тоже ищут, их родственники обрывают. У нас тел нет. К нам на экспертизу все тела по постановлениям суда принимаются, я бы знала, если так». Пресс-служба СКВО говорит, что в военных моргах лежат военные, а я ищу гражданских, и пусть я поищу где-нибудь еще.

Две женщины и трое мужчин стоят невдалеке от проходной госпиталя на Военведе, в узкой тени часовенки, сооруженной из бытовки. Листают фото на iphone, выбирают подходящее на памятник. Один из мужчин – явно чужой в их компании, седой, высокий, с выправкой, отходит в сторону звонить по огромной трубке.

Кивают: да, приехали забирать погибшего, да, у донецкого аэропорта. «А вы кто?» Тут же просят отойти «метров на десять хотя бы, а лучше уезжайте, пожалуйста». «Если у вас есть совесть, вы не будете ничего снимать», – говорит измученная девушка в длинном бирюзовом платье. У нее странное лицо. Потом пойму, что это не раздражение человека, которого отвлекают от горя, а острый страх.

Уходят сами, прямо под полуденное солнце. Жара переваливает за +30, присесть негде – только бетонные пыльные блоки. Рядом, в 20 метрах, есть бюро пропусков, со стульями и кондиционером, но они не приближаются к госпиталю. И не уходят. Дистанция. Через 40 минут появляется группа из пяти загорелых мужчин в растянутых и заляпанных майках: подходят к седому, обсуждают детали. Доносится: «Нужен приказ от человека, который знает». Один из мужиков в майке подходит ко мне: «Откуда узнала, что тела здесь?» Бросает курящим рядом солдатам: «Она журналист, не говорите с ней». Солдаты быстро грузятся в машину, закрывают двери, потеют, не решаясь ни открыть окно, ни завести двигатель. Ухожу на самый солнцепек, подальше. Солдаты вылезают подышать, но родственники так и не решаются вернуться в тень.

Через час один из «заляпанных» кричит из проезжающего джипа: «Езжайте на обед, все еще решается». Семья уезжает.

Позже узнаю: им удалось забрать тело. Никто из властей с ними не связывался: своего они нашли сами, все решалось через телефонные переговоры с Донбассом, а затем – Донбасса с Ростовом, тело отдавали неофициально. На следующий день – тоже тайно – забирают тело Сергея Ждановича из Электрогорска. Для этого руководитель исполкома партии «Единая Россия» и по совместительству – председатель местного «Боевого братства» Роман Тикунов лично едет в Ростов.

Ветеранские организации по моей просьбе встречаются с руководством СКВО. Руководство отвечает ветеранам со всей искренностью: тел в Ростове нет, это утка, искать нечего. Сотрудник пресс-службы областной администрации Александр Титов, обойдя много кабинетов, растерян: «Мне тоже не дают никакой информации. Пока могу точно сказать, что отправкой тел мы не занимаемся и с родственниками не связываемся».