Григорий Явлинский - Историко-политические заметки: народ, страна, реформы

Социальная апатия в национальном сознании сочетается с устойчивым ощущением несправедливости происходящего в политической сфере (в управлении страной) и падением легитимности центральной власти и всей замкнутой на нее политической системы.

Под политической легитимностью мы понимаем не отношение граждан к лидеру в терминах «любим – не любим, доверяем – не доверяем», а отношение к государству:

♦ считают ли люди, что они сами добровольно и осознанно выбрали именно такое государственное устройство (или сознательно сохраняют верность выбору предыдущих поколений);

♦ считают ли люди, что они несут ответственность за действия государства, за выбор руководящих персон и за действия этих персон;

♦ верят ли люди, что государство хотя бы стремится защищать их интересы, даже если делает это неудачно.

В России со времен большевистской революции произошел раскол общества на две группы, и этот раскол снова и снова воспроизводится в разные эпохи.

Первая группа – социальные слои и целые классы, которые по воле властей вообще «исключаются» из жизни: их вынуждают эмигрировать, подвергают репрессиям (в 20-е – 50-е гг. не только репрессиям, но и уничтожению, голодной смерти, заключению в лагеря в качестве рабов).

Вторая группа – те, кого не «исключили». Для этой группы характерно отношение к власти не с позиции «я лично несу ответственность за действия властей», а по принципу «повезло – не повезло». Если повезло, власть ведет себя умно, правильно, но даже в этом случае власть и государство воспринимаются как нечто, не зависящее от людей, выбранное не ими, не подконтрольное им, как будто речь идет о хорошей или плохой погоде.

Таким образом, даже благополучная часть общества не воспринимает государство как свое. Это и есть суть кризиса легитимности в России.

Традиционная покорность существующему ходу вещей и связанная с ней склонность общества к конформизму его смягчает, ретуширует, но не отменяет. Он тлеет как подземный торфяной пожар, готовый вырваться наружу при определенном стечении обстоятельств.

Высокие рейтинги первого лица и еще более высокие рейтинги поддержки его политики не отменяют тот факт, что среди населения (не тех нескольких процентов, которые составляет прозападно настроенная часть интеллигенции и бизнесменов, которые и сегодня представляются властью как ее единственные противники, а среди большей части населения) растет недоверие к власти и, что хуже, к государственным институтам. Люди не верят правительству, не верят судам, прокуратуре, полиции, фискальным органам – и это очень опасно в случае поворота к нестабильности.

Бизнес не верит в долгосрочную перспективу: капитал реально утекает, долгосрочные инвестиции не делаются, если только это не государственные деньги, крупные частные предприниматели фактически сворачивают свою активность в России (беда не в том, что из страны утекут «олигархи», беда в том, что вместе с ними «утечет» большое количество денег и специалистов).

Административная элита ощущает враждебное к себе отношение и неспособность власти обеспечить ее безопасность – как безопасность собственности, так и личную. Высшая политическая власть утрачивает волю к сопротивлению негативным обстоятельствам и способность их правильно оценивать. Своими ошибочными действиями она множит ряды недовольных и разрушает лояльность своих естественных союзников и закрепляет коррупцию как системообразующий институт.

Современные экономисты, сторонники институционального подхода, часто склоняются к частичному оправданию коррупции с функциональной точки зрения – как возможности перераспределить ресурсы старой элиты в пользу новой, избегая прямого столкновения между ними. Благодаря такому подходу коррупция предстает не как вариант отклоняющегося поведения, а как расхождение ранее сформированных норм и вызванных новыми условиями моделей поведения. Согласно логике функционалистов, коррупция отмирает сама собой по мере ослабления противостояния двух нормативных систем, когда новые правила вытесняют старые и одна элита сменяет другую.

Но этот вывод не подтверждается фактами развития России в 1990—2000-е гг.

В нашем, российском, случае переход не получается. Коррупционные схемы стали основой экономической деятельности. Они подмяли под себя и механизмы рыночной конкуренции, и государственное регулирование. Происходит институционализация транзита.

Во-первых, при органическом слиянии бизнеса и власти, институционализации конфликта интересов, его повсеместности и всеобъемлющем характере, коррупция приобретает качественно иной характер, нежели отклонение от правил и законов. Она сама неизбежно становится правилом и естественной нормой поведения. Во-вторых, коррупция становится важнейшим инструментом, механизмом управления всей системой. Поскольку допущенные масштабы коррупции практически тотальны, то с помощью исключений, ограничений, «закрывания и открывания» глаз можно держать в состоянии неопределенности и страха практически всю элиту страны, выборочно включая те или иные репрессивные механизмы в отношении тех или иных персон или групп. Этот принцип использовался в сталинской системе планирования, когда планы были заведомо невыполнимыми, но наказания за неисполнение нереальных планов были выборочны в зависимости от политических предпочтений и кампаний.

Коррупция трансформирует все общественное сознание. Налицо парадоксальное устройство общества: законы, предназначенные для того, чтобы их нарушать. Если в коррупции не участвовать, человек в значительной мере лишается доступа к социальным лифтам и может экономически не выжить. Если участвовать, то надо, чтобы человека не поймали. Успешность фактически оценивается по умению нарушить закон и сделать это безнаказанно.

И дело не в иррациональном, архаичном, традиционалистском отрицании «писанного закона». Это как раз наиболее рациональное поведение в предложенных обстоятельствах. С такой коррумпированностью сознания невозможно бороться ни образованием, ни расширением деловых и человеческих связей с развитыми странами.

Сама по себе коррупционная система власти не мешает, она ей выгодна. Государство вынуждает общество быть соучастником преступления (каждый либо участвует активно, либо участвует время от времени, либо поощряет преступление своей пассивностью). Современная российская политическая система тождественна коррупции. Поэтому борьба нынешней российской политической системы с коррупцией – это «борьба» системы с самой собой с понятным результатом.

Всё, о чем было сказано – это больше, чем кризис легитимности или политический кризис. Это признаки распада политического пространства, социума, идейно-информационной сферы и утрата вектора направления движения.