Павел Астахов - Наши дети. Исповедь о самых близких и беззащитных

Когда я начал убеждать людей в том, что нужно сокращать детские дома, мне пришлось выслушивать массу возражений. Люди на разных руководящих постах мне говорили:

– Павел Алексеевич, слушайте, ну что вы? Вот есть же благополучная жизнь, а есть неблагополучная. Ну так случилось, люди пьют, гуляют, наркоманят, асоциальный образ жизни ведут. Ну не повезло ребенку. Наша задача какая? Забрать его, поместить в детское учреждение. Там его накормят, напоят, в школу отправят, будет спать на чистом, есть четыре раза в день. Мы же выполняем эту функцию? Да, выполняем. Ну и все! Ну что вам эти детские дома! Давайте лучше о другом, вот же параллельно еще преступность начала увеличиваться по отношению к детям.

Это правда – уровень преступности по отношению к детям начал увеличиваться буквально в геометрической прогрессии. Убитых детей насчитывали фактически по две тысячи каждый год. Только в 2013 году ситуация чуть-чуть изменилась. Вообще жестокость по отношению к детям в обществе колоссальная! Причем в первую очередь – со стороны родителей, близких людей. Сексуальные преступления, о которых раньше никто не знал и не говорил, с везде проникающим Интернетом, с этим информационным пространством, которое сделало все доступным, а люди с больной психикой, погруженные в это пространство, от своих гадких фантазий переходили к делу. И до сих пор что происходит? Вот, пожалуйста, – в Томске была похищена трехлетняя девочка Вика. Преступник – просто из-за того, что раньше был осужден за изнасилование и не знал, куда свою энергию потратить, – украл трехлетнюю девочку, изнасиловал, убил, а потом пошел и сам повесился. Чудовище. И история чудовищная. А ведь можно было избежать трагедии.

А мне говорят:

– Давайте только этим заниматься!

Я-то не против. Но все же возражаю:

– Да мы будем этим заниматься, но вы поймите, это все звенья одной цепи. Это все вокруг детей. Самые доступные дети – это воспитанники интернатов и детских домов. Они и есть первые жертвы.

Сколько таких было? Вспомним, например, огромное многоэпизодное дело педофила Куваева в Москве: в течение пяти лет он выслеживал девочек из коррекционных детских домов – с легкой умственной отсталостью, абсолютно беззащитных – и заманивал к себе. Притом мерзавец их совращал, а потом еще из них делал адепток. У него была целая агентурная сеть – девочка получала сто рублей, если приводила другую девочку. У него был офис на Ходынском поле, полностью оборудованный для его нужд. То есть извращенец просто конченый. Дали ему двадцать лет, сейчас сидит.

Часто приходили сведения о том, что извращенцы пользуются детьми из детских домов. В Санкт-Петербурге был разгромлен целый притон – содержатель, мужчина шестидесяти одного года, поставлял мальчиков любителям. Ему тоже дали двадцать лет.

Очень много времени я потратил на то, чтобы эту внутреннюю оппозицию убедить и победить. Чтобы протолкнуть пакет «антипедофильских» законов, который с 2001 года лежал под сукном в Госдуме. В 2012 году наконец приняли – президент подписал. Девятнадцать новых составов преступлений появилось в Уголовном кодексе, которых до этого не было. Ввели ужесточение ответственности, запрет на условно-досрочное освобождение, повысили сроки наказания, ввели новые виды наказания, ввели медицинские меры, такие как химическая кастрация. Мы приняли все это. А ведь это не принималось. Это лежало огромным мертвым грузом. Мои сотрудники, работавшие раньше в Генеральной прокуратуре (среди них есть даже бывший ведущий сотрудник НИИ Академии Генеральной прокуратуры – организации, которая занимается исследованиями, законопроектами и т. д.), говорили:

– Павел Алексеевич, мы в 2001 году направили все эти законопроекты, они лежат там под сукном, их не пускают. Потому что в Госдуме есть пара человек, которые засветились в том, что любят малолеток.

Да что говорить – вот Борис Абрамович Березовский, царство ему небесное, тоже практиковал это. Ходил с девочками четырнадцати-пятнадцатилетними в ресторан, оргии с ними устраивал. Все про это знали. А вместе с ним не отказывали себе в подобных «развлечениях» и другие олигархи из его окружения. Некоторые до сих пор в политике. Это все было. Такое было время – никто внимания не обращал. А по новым законам получается – педофилия, поражение в правах, пожизненный учет. Сидели люди и боялись. Мне и говорили:

– Вы же понимаете, педофильское лобби не пускает!

И ведь реально не пускали. Были и такие, которые пытались торговаться:

– Ну хорошо, давайте мы примем здесь ужесточение, но вы тогда возраст согласия понизьте до четырнадцати лет, – он сейчас в шестнадцать лет установлен, а нам предлагали понизить до четырнадцати. А разве может быть торг, когда речь идет о неприкосновенности ребенка? Нет. Компромисс тут невозможен.

Еще один сложный момент. Вспомним Антона Семеновича Макаренко: его колония была вынуждена жить и выживать в тяжелейшее время – он стал заведующим в 1920 году – и добилась в итоге колоссальных успехов за счет трудового воспитания. У нас в большинстве наших детских учреждений ситуация прямо обратная – можно скорее говорить о трудовом наказании. А проблема в том, что сегодня решения принимаются людьми, которые не проникли в систему настолько глубоко, не поняли, не прочувствовали, что сегодня необходимо, и опираются на мнения различных «экспертов». Часть из этих экспертов – как раз те самые грантоеды, которые перекочевали в другие инстанции. Где кормят – туда и ползут.

Сейчас существует огромное количество различных рабочих групп, которые готовят всякие документы, законы, нормативно-правовые акты. В министерстве образования, в министерстве труда и социальной защиты, в министерстве здравоохранения, в МВД (в подразделениях, которые занимаются профилактикой), во всех комитетах Госдумы. Это хорошо, это называется гражданское общество, которое обсуждает любой предлагаемый законопроект или проект нормативно-правового акта. Но не надо забывать, что там везде есть люди, которые заточены на конкретную задачу, в том числе те, которые раньше были грантоедами – и по сути ими остались. Они приходят и начинают пропихивать свою тему.

Принимается закон о социальном патронате – это, оказывается, провозглашается как идея поддержки семьи, восстановления социального благополучия. Все вроде бы ради детей, ради семей! А внутри прячется контроль – чтобы в любой момент можно было забрать детей и разрушить семью. Защита превращается в свой антипод. Все благодаря тем людям, которые раньше нахваливали американцев и пропагандировали иностранное усыновление, а теперь быстренько перекрасились, замаскировались, сидят в своих группах и проталкивают свои интересы.