Павел Астахов - Наши дети. Исповедь о самых близких и беззащитных

– Павел Алексеевич, посмотрите, есть внутреннее предложение о сокращении этих критериев, благодаря которому выпадает критерий оценки положения детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, в регионе.

Я не знаю, кто и как это пролоббировал, но очевидно, что это случилось не просто так. Потому что мало желающих отвечать за то, что им досталось еще от советской власти, от предшественников, от нехватки средств, от бедности, от асоциальных родителей и т. д. Это как раз к вопросу о том, что я говорил: многие губернаторы тоже считали: «Вот, мол, маргиналы, асоциальные личности, ну и Бог с ними. А я такой хороший, благополучной жизнью живу, поэтому меня их проблемы не касаются. А то, что меня все время за это ругают, – так нужно пойти по простому пути: договориться и этот критерий убрать». Нет критерия – не за что отчитываться и не за что краснеть.

Это и произошло. В 2011 году вдруг исчезает этот критерий, и до конца года принимается решение о том, чтобы осталось еще меньше критериев. Когда я начал писать «прошу вернуть», мне по внутренней переписке, не доходя до президента, объяснили: мол, Павел Алексеевич, все замечательно, но дело в том, что у нас тут оптимизация, в том числе – чтобы по двумстам критериям не оценивать губернаторов. Мы собрались, все экспертно проработали, туда все, что нужно, входит, там есть социальный блок.

Однако я на этом не успокоился. Я просто понял: если за это с губернаторов не будут спрашивать, иначе говоря, если это не будет критерием оценки, то, соответственно, кто-то, имеющий совесть и память, будет продолжать работу, а кто-то скажет:

– Слушайте, меня за это не наказывают! Ну есть сироты и есть; и Господь с ними. Накормлены? Накормлены. Одеты? Обуты? Ну и слава Богу. И все. Отстаньте!

Процесс возвращения этого критерия занял почти полтора года. Я начал писать, говорить, начал со всеми обсуждать, подготовил доклад президенту. В итоге 28 декабря 2012 года, в один день с принятием «закона Димы Яковлева», вышел знаменитый Указ № 1688. То есть Госдума приняла закон, запрещающий американское усыновление, а президент подписал указ о мерах по поддержке детей-сирот, приемных семей и т. д. И шестым пунктом в этом указе стоит положение, согласно которому в критерий оценки эффективности исполнительной власти в регионе и ее главы включается положение детей-сирот, состояние детских интернатных учреждений, положение приемных семей, многодетных семей – то есть полный блок.

Что получилось? На данный момент количество критериев оценки свелось к двенадцати. То есть, когда их было двести, удельный вес каждого из них был, естественно, совсем другим. А теперь каждый пункт на виду, в том числе и положение детей. И я очень благодарен президенту Путину за то, что он все это увидел, понял, обсудил со специалистами и вернул данный критерий в перечень для оценки.

С этого момента началась новая история. Считаю, что 2013 год оказался таким плодотворным еще и из-за этого: губернаторы поняли, что придется отвечать, замести проблему под ковер не удастся.

В первое время я еще ни в чем толком не разбирался – и начал привлекать профессионалов, слушать их мнение. Понимаю, что нужно создавать команду, и собираю людей из Генеральной прокуратуры, из органов профилактики МВД, из людей, работавших в комиссии по делам несовершеннолетних. Собрал команду, которую прозвали «детский спецназ». Это мобильная группа, которая выезжает со мной вместе на разбор ЧП, и инспекционная группа, которая выезжает для планомерного, последовательного инспектирования одного учреждения за другим, одного детского дома за другим, во всех субъектах Российской Федерации. Страна-то огромная – разница между Благовещенском и Калининградом, Москвой и Анадырем колоссальная. И не только в расстояниях.

В первый год было, кажется, порядка тридцати шести регионов, которые я объехал. Поездки по три, четыре, пять дней, иногда по три недели – как осенью 2010 года на Дальнем Востоке или летом 2010 года на Северном Кавказе, где я объехал все детские учреждения. Инспекции, инспекции, инспекции… В день от семи до двенадцати детских учреждений.

Самое тяжелое, помню, было в Свердловской области – это март 2010 года. Огромное количество детских учреждений, огромные расстояния. Свердловская область – она длинная такая, вдоль Урала вытянулась. Нижняя Тура – Нижний Тагил – Верхний Тагил – Верхняя Тура – Невьянск – поселок Рефтинский… Концы по двести-триста километров. И все это на машине, да по не самым лучшим дорогам. За четыре дня накатал порядка двух с половиной тысяч километров – у водителя спросил, они же каждый день пишут километраж в путевке.

Приехал из Челябинска в Екатеринбург. Из Екатеринбурга меня в дороге настигает новость о ЧП в Нижнетуринском детском доме-интернате для умственно отсталых детей, где погибло сразу трое ребятишек. Их чем-то не тем накормили с вечера, утром у девяноста пяти детей понос, рвота, трое погибают – двое сразу, а одна девочка умерла уже в реанимации. Я прямым ходом еду туда, в Нижнюю Туру. Место называется ЗАТО Лесной – закрытое автономно-территориальное образование.

Приезжаю, время ноль часов. Сразу провожу совещание: МВД, прокуратура, следственный комитет, Роспотребнадзор, бактериологическое агентство, все сидят, все взъерошенные. Главврач этого интерната нас водит по помещениям, показывает. Сразу видим антисанитарию, сразу видим неблагополучие. Принимаем решение завести уголовное дело, начать расследование, директора отстранить от работы. Детей надо восстанавливать, половина лежит в больнице с отравлением… Там детей жило почти триста человек, из них половина лежачие. Ужасно было все – от обстановки до запаха: едкая смесь медикаментов, мочи, пота, пролежней, рвоты… Он тебя потом преследует, этот запах. Ничего, со временем привыкаешь. Особенно он характерен для тех интернатов, где много лежачих детей. Это первые учреждения, в которые я стараюсь ехать, потому что там, как правило, легче всего поселяется неблагополучие. И сложнее всего выводится, исправляется.

Первые месяцы я даже от обедов отказывался. Обычно как встречают – чай, обед и т. д. Я говорил:

– Знаете, я не могу. Честно. Я в таком состоянии нахожусь, что ни пить, ни есть не хочу. Работать надо. Много. Очень много.

Единственное у меня было спасение – я просил вечером или ночью меня в какой-нибудь спортзал закинуть. Хоть немного снять этот стресс. Дикое состояние! Звоню домой и даже не могу ничего рассказать, передать, что я вижу. Колотит. От злости. От боли.

Мне это довольно тяжело далось – переход от модного адвоката практически к Геркулесу, разгребающему авгиевы конюшни. Тут и здоровье нужно, как у Геркулеса. Президент мне как-то раз сказал: