Владимир Большаков - Кофе и круассан. Русское утро в Париже

Официанты и метрдотели воспринимают это все, как должное, никого не торопят и играют свою роль в этом ежедневном спектакле «Красиво жить не запретишь», помогая советом и поясняя, если требуется, что скрывается за цветастыми названиями фирменных блюд. Идет, по сути дела, игра по имени «Искусство жить». За свои деньги и время человек имеет право получить стопроцентное удовольствие, выбрав то, что соответствует его представлению об этом уникальном искусстве. И нет для француза большей награды, чем подтверждение приглашенным гостем того, что обед прошел, действительно, на высоком уровне и что все было «comme il faut», т. е. так, как и положено. Французы редко приглашают гостей в рестораны высокой кулинарии, ибо это далеко не всем по карману. Но уж если приглашают, то подходят к этому делу, как хороший режиссер к постановке произведения классика, стремясь при этом не только доставить удовольствие гостю, но и получить его самому. Конечно, в этом много показухи и «понта», но без этого нет француза. Писатель XIX века Жан Альфонс Карр достаточно откровенно писал о своих соотечественниках: «Французы не очень-то тратятся на то, чтобы быть довольными и веселыми, но готовы разориться, чтобы казаться довольными и заставлять думать других, что веселятся; при этом они поглядывают по сторонам, чтобы видеть, смотрят ли на них».

Так, кстати, во всем. Я поражался, когда видел французов, выпускающих рыбу в водоем обратно после рыбалки. И какую! Но ведь именно в этом и заключается искусство жить. Получить удовольствие, продемонстрировать свою рыбацкую сноровку и экипировку, а потом, даже если любишь рыбку, преодолеть себя и показать, что не жаден, что можешь взять из улова одну-две (для кошки), а остальное выпускаешь, чтобы соблюсти принцип: «Живи сам и давай жить другим!» Так в любой забаве, в учебе, в работе. Французы, действительно, не любят трудной, грязной и монотонной работы. Ну а кто ее такую любит? Но зато залюбуешься, когда смотришь, как четко и быстро, словно с кем-то соревнуясь, делает свою работу специалист. Именно специалист, потому что во Франции издавна привит вкус к высококвалифицированной работе, такому труду, где есть возможность проявить себя в полном блеске и, значит, показать тем самым, что ты овладел своей профессией, как «искусством жить».

Даже к своим политическим лидерам, к выборам и вообще политическому процессу французы подходят с той же самой меркой. Рассуждая об этом искусстве, Фонвизин заметил, что во Франции «нет вернее способа прослыть навек дураком, потерять репутацию, погибнуть невозвратно, как если, например, спросить при людях пить между обедом и ужином. Кто не согласится скорее умереть с жажды, нежели, напившись, влачить в презрении остаток своей жизни? Сии мелочи составляют целую науку, занимающую время и умы большей части путешественников. Они тем ревностнее в нее углубляются, что живут между нациею, где Ridicule всего страшнее». Это Фонвизин подмечает удивительно точно, ибо прослыть смешным, не умеющим себя вести, не знающим приличий в любой среде во Франции – от «высшего света» до рабочего пригорода – одинаково позорно и по сей день, ибо означает расписаться в непонимании искусства жить. Ну а куда, спрашивается, с такой репутацией? Конечно, все это само по себе не приходит. Этому учатся. И главное – этому учат.

Если не брать раздела «наши достижения», то современная статистика вряд ли польстит французскому обществу. И, быть может, поэтому многие мои коллеги во Франции предпочитают ее не замечать, превознося достоинства своей нации. Помню, вскоре после того, как я начал работать в Париже корреспондентом «Правды», я опубликовал статью «Кто вы, месье Дюпон?» Основные данные для той своей статьи я взял из свеженького тогда справочника «Франкоскопия» и никак не ожидал, что во французской печати кто-то меня осудит за такого рода цитацию. Но, как оказалось, справочник был слишком свежим и еще в обиход не вошел. Многие приведенные там данные, например, о потреблении мыла, о живущих ниже уровня бедности, как правило, не публиковались. А я добавил к опубликованному еще и некоторые данные статистики по Европейскому сообществу, чтобы «бездна социального неравенства», говоря терминами тогдашнего нашего Агитпропа, выглядела еще глубже. Публикация этих цифр вызвала тогда у моих французских коллег самую резкую реакцию. Одно дело, когда мелькают отдельные мало приятные для репутации французского «процветания» цифры, а другое, когда они приведены все сразу и складываются в общую достаточно мрачную статистическую панораму. Меня решили проучить. Классический метод французской журналистики, известный со времен придворных острословов, – это описанный Фонвизиным «ридикюль», т. е. выставление на осмеяние. В здешней печати не станут разбирать по косточкам не понравившуюся редакции статью. Оттуда возьмут несколько одиозных строк и высмеют автора. Первый залп по мне выдал из Москвы корреспондент газеты «Фигаро» Дени Легра. Затем, уже с его подачи меня пригласили выступить в популярной утренней радиопередаче господина Эль-Кабаша, сообщив мне при этом сочувственно: «Вы, знаете ли, оскандалились с вашими цифрами…» Я понял, что меня ждет, но к Эль-Кабашу пошел. Мне казалось, что все у него прошло удачно. Я доказал, что цифры в «Правде» взяты не с потолка, а из французских источников, но тем самым только добавил масла в огонь. Эль Кабаш откомментировал мои аргументы двумя-тремя фразами на арго и в результате, как всегда, в таких публичных спорах во Франции победил не за счет серьезных аргументов, а за счет своего остроумия. Мне пришлось не раз потом выступать по радио и по телевидению, защищаться. И только, когда один из самых блестящих журналистов Франции Ж. Поллак в своей популярной передаче показал «Франкоскопию» с экрана и объявил: «Следует признать, что корреспондент «Правды» все-таки сказал правду», от меня отстали.

Теперь, когда уже нет Агитпропа, повторять любимую тему коммунистической пропаганды о социальных «контрастах» уже не принято. Но, если серьезно, такие контрасты – не выдумка марксистов. Во Франции это тема больная. Богатые на Западе, действительно, становятся с каждым годом богаче, а бедные – все беднее. Однако, в отличие от России, где нувориши из числа новых русских кичатся друг перед другом даже не богатством, а его вульгарными признаками, в отличие от США, где вместе с рукопожатием нового знакомого вы получите из его уст информацию о том, сколько он «стоит» в «баксах», во Франции богатство не бросается в глаза. Считается хорошим тоном его скрывать. Там столь же неприлично спрашивать, сколько человек зарабатывает, как спрашивать у женщины сколько ей лет. Богатые люди могут иметь в своем гараже «роллс-ройс» и даже не один, но на работу будут ездить в «клио» фирмы «Рено» или в «ситроене», причем не самой последней модели. Они могут иметь на счету десятки миллионов евро, но непременно вам пожалуются, как трудно живется сейчас во Франции, как растут налоги, как все труднее стало сводить концы с концами…