Дмитрий Филиппов - Два эссе о христианстве и культуре

Культура – пространство духовной пустоты. За пределами христианства пустыня. Таково кредо антикультурного направления.

Нибур называет этот подход «неизбежным и неудовлетворительным ответом», т. е. одновременно хорошим и плохим.

Для христианина желание убежать – это нормально. «Идите, идите, выходите оттуда, не касайтесь нечистого» (Ис 52,11). Павел цитирует эти слова, обращаясь к язычникам, то есть к тем, от кого когда-то следовало отделяться евреям – «выйдите из среды их и отделитесь» (2 Кор 6, 17). Христианам тоже хочется уходить и отделяться. Любому человеку, совершившему некий серьезный мировоззренческий выбор, свойственно желание выйти и отделиться. «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых», или иными словами – с кем поведешься, того и наберешься. Поведешься с миром , сам станешь как мир .

На практике эту политику в полной мере осуществили монахи, а не Тертуллиан, который не считает необходимым физически перемещаться прочь от мирского: «Мы не живем в лесах и не удаляемся от жизни, подобно браминам и гимнософистам». Кстати говоря, основатель монашества Антоний Великий рассуждал вполне по-пелагиански – «Добродетель имеет потребность в нашей только воле; потому что добродетель в нас, и из нас образуется».

***

Мирское подозрительно. Даже наиболее комплиментарно относящиеся к светской культуре святые отцы любят рассуждать о двойственности образования и мирских знаний. Хотя Ориген прямо говорит, что образование ведет к добродетели, вслед за такими заявлениями всегда идут тысячи слов о том, как важно отделять хорошее образование от вредного. Не зря ведь образование любят еретики. Например, Антиохийское училище – рассадник арианства. (С другой стороны, лучшие головы золотого века богословия учились в риторических школах у язычников: Василий Великий и Григорий Богослов в Афинах, Златоуст у Либания.)

Евсевий считает, что еретики изучают Евклида и Аристотеля только для того чтобы подтвердить свою ересь: «Они злоупотребляют наукой неверных ради подтверждения еретического своего мнения и искажают простую веру Божественных Писаний хитростями безбожников».

Проблема с мирской ученостью в том, что ее используют для противодействия ортодоксии (в античности) или вере вообще (в Новое время).

Флоровский пишет, что сопротивление школьному образованию на Руси в XVII веке было обусловлено не боязнью учености как таковой, а боязнью заразиться ересью от западных учебников. Собственно, вся его классическая книга «Пути русского богословия» как раз об этом – о том, как обращение к иностранной учености привело к принятию иностранного образа мысли.

В боязни заразиться чужими мыслями есть что-то родственное ветхозаветным правилам ритуальной чистоты – запреты прикосновений, запрет находиться в одном доме с нечистым и т. п. В таких ситуациях сложно определить, когда действуют невежественные люди, омраченные собственной дуростью, а когда хладнокровные контролеры, ограждающие общины от ереси.

В конечном итоге, любое движение ума в каком-то смысле рискованно. Трулльский собор в VII веке требует от священников, чтобы они поучали, но при этом рекомендует не самим выдумывать, что говорить, а брать готовые тексты святых отцов.

Что касается примеров брезгливости в отношении к светской культуре, то их в истории древней Церкви море.

Нил Синаит приказывает унести из монастыря всех античных авторов, потому что это «куча грязи».

Исидор Пелусиот называет книги языческих классиков «чтением постыдным».

Иерониму снится сон про Страшный Суд, на котором его осуждают за то, что он читал светскую литературу.

Эннодий епископ Тицинийский, сам поэт, пишет другому поэту: «Если хочешь выслушать моем мнение, то знай, что самое имя свободных искусств я презираю». Занятие поэзией он называет – «забвение моего христианского призвания».

Как говорилось в анекдоте про жадных евреев, «вот за это нас и не любят!» Культуроборческая интенция, пусть и не уникально христианская черта, довольно типична для новой религии, появившейся в I веке в Иудее. В числе прочих причин антихристианских гонений ее надо поставить на одно из первых мест.

У Минуция Феликса можно найти древнейшие (II в.) упреки в антикультурности – христиане «набирают в свое нечестивое общество последователей из самой грязи народной, из легковерных женщин, заблуждающихся по легкомыслию своего пола». Это значит, что христианство – женская секта для доверчивых полуграмотных истеричек.

Еще: «Это люди, скрывающиеся, избегающие света, немые в обществе, говорливые в своих убежищах». В обществе они молчат, потому что не соответствуют запросам культурного общества – они не умеют говорить на уровне, приемлемом в круге образованных людей.

Еще, самое убийственное: «…всегда бледные и запуганные… несчастные, вы и здесь не живете и там не воскреснете». За столетия до пари Паскаля античные критики христианства бьют наотмашь: то, как христиане живут на этом свете, нельзя назвать жизнью, а того света не существует.

Цельс тоже обращает внимание на то, что христиане любят проповедовать рабам. Образованные люди, считает Цельс, просто не станут их слушать. Целевая аудитория христиан – маргиналы, люди культурного дна. Не просто недостаточно успешные люди, как сказали бы сейчас, а индивидуумы плохие с моральной точки зрения. Цельс передает суть христианской проповеди так: «Кто жалкое ничтожество, того ждет Царство Божье».

Намациан, римский поэт начала V века, недоумевает, как приличные люди могут добровольно становится анахоретами, читай христианами-монахами. В поэме «О моем возвращении» он сравнивает «эту секту» с ядом Цирцеи, превратившей спутников Одиссея в свиней. Только она изменила их тела, а «эта секта» меняет сознание.

У Юлиана Апостата с «этой сектой» был свой разговор. Но он временами повторяет те же самые упреки, что и писатели времен Цельса и Оригена:

«Они были довольны, если им удавалось обмануть служанок и рабов… Если найдется среди них хотя бы один из видных людей того времени – я имею в виду царствование Тиберия или Клавдия, – то считайте, что я обо всем налгал».

Здесь следует напомнить, что для Юлиана христианство – плохая разновидность иудаизма и, когда он дразнит христиан, это отчасти перенос антисемитского презрения к евреям. Христианство – иудаизм, приспособленный к образу жизни второсортных членов общества, «торговцев, мытарей, танцовщиков и сводников». Скандально то, что эллины, нормальные люди, добровольно уходят в эту еврейскую секту. Там они становятся хуже:

«Соберите всех ваших детей и заставьте их изучать Писание; и если, выросши и став мужчинами, они окажутся чем-нибудь более достойным, чем рабы, то скажите, что я болтун и безумец! Вы до того жалки и неразумны, что считаете божественным учение, от которого никто не становится ни умнее, ни храбрее, ни более стойким».