Сборник - Гроза с Востока. Как ответит мир на вызов ИГИЛ?

Некоторые духовные лица тоже высказываются на эту тему, причем сходятся с обеих сторон. Так, в августе 2003 года архиепископ Кентерберийский Роуан Уильямс поддержал создание в Британии исламских образовательных учреждений (медресе), которые справедливо рассматриваются как семинарии исламизма. А Илларион Капуччи, бывший православный архиепископ Иерусалима, выступая в апреле 2002 года на Пьяцца дель Пополо в Риме, назвал исламистских смертников-шахидов «мучениками, идущими на смерть как на вечеринку» 99.

Намного хуже то, что в различных выступлениях и публикациях все шире распространяется сопоставление беспрерывно уменьшающегося влияния церкви в европейских странах и монолитного боевого исламизма. «Христианская вера падает и хиреет, в то время как ислам демонстрирует четкую и твердую идентичность и осознание общей единой цели» – вот лейтмотив исламистской пропаганды, которой часто подыгрывает, вольно или невольно, растерянная и деморализованная часть западного общества.

Противопоставление динамичного, боевого, уверенного в себе воинствующего политического ислама (исламизма) и слабеющего, теряющего почву под ногами, ни в чем не уверенного под воздействием релятивистских концепций современного христианства уже давно является предметом обсуждения в бесчисленных публикациях. Алексей Малашенко писал о глубоких различиях между христианской и исламской цивилизациями. «В христианском мире нет религиозно-политического направления, тождественного исламизму, нет, скажем, «христианизма» как самостоятельного движения. Ни одна религиозно-политическая идеология не конвертируется в поиск «золотого века», не реставрирует концепции раннего (и позднего) Средневековья и, уж конечно, не ссылается постоянно на выдержки из Библии при изложении политических программ. Здесь нет фигур, сопоставимых с Ибн Таймией и Ибн Абд аль-Ваххабом. Как нет и не может быть идейных оппонентов, адекватных, например, Сайиду аль-Кутбу, Хасану ат-Тураби, Юсефу Карадави» 100.

«В отличие от ислама, – отмечает Малашенко, – в остальных религиях фундаменталистские проявления носят ограниченный во времени и пространстве характер. В одном случае они сдерживаются секуляристским характером общества, в другом – замыкаются на частных национальных или региональных проблемах. И только исламизм оказался геокультурным и геополитическим феноменом, интегрирующим мусульманское сообщество, оказывающим влияние не только на его внутреннее сознание, но и на его отношения с остальным миром» 101.

Сейчас исламизм чувствует свою силу, уверенно бросает вызов своим оппонентам и не ощущает нужды в компромиссах или каком-то сближении с ними. Малашенко констатирует, что в ХIХ – первой половине ХХ века многие мусульмане, зачарованные Западом, «верили в возможность, заимствуя у него отдельные идеи и принципы, быстро «исправить» мусульманское общество, сделать его сравнимым с европейским» 102. Все это прошло. Исламисты презирают Запад, не видят в нем решительно ничего, что стоило бы заимствовать. Собственно говоря, все, что им нужно, они уже взяли, прежде всего информационные технологии, особенно Интернет. А то, что называют «западными ценностями» или «универсальными ценностями», исламисты отвергают начисто. Сэлборн пренебрежительно отзывается о тех, «кто думает, что культура «прав человека», например, может быть внесена в мусульманскую политическую культуру, или что порожденные западным Просвещением концепции свободы мысли, совести, религии и выражения совместимы с исламом в момент его пробуждения и экспансии» 103.

Бернард Льюис полагает, что главным отдельно взятым различием ( the most profound single difference ) между двумя цивилизациями является статус женщин 104. Скорее можно сказать, что этот фактор – не столько главный, сколько самый заметный, больше других бросающийся в глаза. Гендерная проблема – одна из ключевых в комплексе противоречий между светской и религиозной моделями общества. У людей, категорически отвергающих секуляризм как смертельную угрозу исламу, возможно, вообще другой, особый взгляд на вещи, свое мировоззрение, не вполне понятное для европейца.

В Египте, Марокко, Иордании, Тунисе, Алжире, Пакистане и других мусульманских странах исламисты категорически выступают против любых законов, которые разрешали бы женщинам подавать на развод в случаях насилия, избиений и издевательств со стороны мужей, путешествовать без разрешения мужчины или иметь равное с мужчинами право быть представленными в парламенте и административном аппарате.

Ваххабиты вообще считают всех женщин соблазнительницами, которых необходимо держать в строгой сегрегации. Женская сексуальность рассматривается как нечто опасное и подрывающее устои религии и морали. Сайид Кутб исходил из идеи приоритета семьи в сохранении и развитии истинного мусульманского общества, а сексуальность женщин грозит распадом семьи, как это и происходит в Америке. Но суть дела гораздо глубже. Большинство исламистов убеждены, что сама по себе проблема прав женщин – это не что иное, как форма империалистической экспансии Запада. Ваххабисты и салафиты «требуют полной сегрегации полов, – пишет известный эксперт-ближневосточник Фаваз Джерджес. – Они готовы биться насмерть за то, чтобы исключить женщин из публичной сферы… Для многих перспектива освобождения женщин представляется большей опасностью, чем вторжение неверных» 105.

В беседе с Джерджесом один из бывших лидеров египетских исламистов Камаль Хабиб говорил: «Америка старается переделать наше общество и наш образ жизни, включая самый чувствительный аспект, нашу важнейшую линию обороны – мусульманскую женщину». По мнению этого авторитетного мусульманского мыслителя, «права женщин» и «равноправие женщин» – это «кодовые слова, прикрывающие стремление ослабить иммунную систему уммы и сделать ее уязвимой для декадентских западных влияний; это самый эффективный способ проникнуть в мусульманскую общественную структуру и демонтировать ее ценности». «Мусульманская женщина сохраняет пуританский социальный порядок, дорогой сердцу салафитов, таких как Камаль, – замечает Джерджес. – Как только Запад преодолеет эту последнюю линию обороны, – сказал мне Камаль, – звенья социальной цепи распадутся» 106.

Так проясняется причина столь чувствительной и злобной реакции исламистов на попытки изменить к лучшему место женщины в обществе. Видно, что борьба против равноправия женщин выходит далеко за рамки проблем семейного очага, а приобрела характер грандиозной битвы в защиту ислама от целенаправленной кампании Запада, намеренного разрушить традиционные священные мусульманские ценности.