Павел Амитов - Преодоление лжи

И вот тут-то мы переходим к одному из самых важнейших моментов истории с Ольгой Шатуновской. Самый принципиальный и последовательный член КПК за годы своей работы собрала материал огромной разоблачительный силы и требовала его опубликования. Речь идет о материалах, связанных с убийством Сергея Мироновича Кирова. Собранные Шатуновской 64 тома неопровержимых доказательств не только указывали на прямого заказчика убийства, но и однозначно свидетельствовали о преступности всей созданной Сталиным системы. К этим 64 томам Ольга Григорьевна написала исчерпывающий аналитический комментарий – свое Резюме. Имеются свидетельства того, что Никита Хрущев, читая это резюме, плакал и говорил: «Боже мой, что мы натворили!». Хрущев не стал предавать гласности этот убийственный для коммунистического режима документ. Правда, он пообещал Шатуновской, что ее Резюме будет опубликовано через пятнадцать лет. Сам Никита Сергеевич умер через семь лет после того, как его отстранили от власти. Так что выполнить свое обещание он, увы, не смог. Даже если бы захотел.

Ольга Шатуновская пережила Хрущева на девятнадцать лет. Она с ужасом наблюдала, как после воцарения на главном партийном престоле Леонида Брежнева, процесс десталинизации прекратился, и началась ползучая реабилитация одного из самых кровавых палачей за всю историю человечества. Суслов, разумеется, не мог допустить, чтобы существовали убийственные доказательства преступлений сталинского режима. По сути дела все 64 тома, тщательно подготовленные Шатуновской, подверглись не менее тщательному уничтожению. Еще в 1937 году, оказавшись в центре творящейся в стране кровавой вакханалии, Ольга Шатуновская задала самой себе вопрос: «Не фашизм ли это?». История давно и неумолимо доказала, Ольга Григорьевна, – это фашизм.

Круг замкнулся. Партия, основополагающей целью которой являлась борьба за народное счастье, переросла в свою противоположность. И ни одна другая организация, ни одна иная политическая сила не принесли своему народу столько несчастий.

Все вышесказанное как нельзя лучше объясняет обстановку, сложившуюся на постсоветском пространстве. В том числе и в Украине. На еще дымящихся руинах СССР происходил самый настоящий шабаш – наиболее предприимчивые и хищные представители номенклатуры начали массовый мародерский дележ бывшей так называемой социалистической или общенародной собственности. Шла настоящая война всех против всех. Гиены, волки, шакалы в человеческом обличье перегрызали друг другу горло. В большинстве крупных промышленных центров, где было что делить и что дерибанить, звучали не только выстрелы киллеров-одиночек, которые по заказу разнокалиберных паханов отстреливали особо опасных конкурентов. Для начала девяностых такой уровень конкуренции выглядел дешевой кустарной самодеятельностью. К примеру, в Донецке на мародерских полях сражений воевали целые отряды боевиков. Перестрелки с помощью автоматического оружия сенсации не представляли. Как и взрывы крутых иномарок вместе с их владельцами. Происходившие в Донецке события не являлись исключением.

Что же из себя представляли эти «таинственные» паханы? Откуда они «пошли есть» на нашей земле? Появились они не из другой галактики, не с Марса и даже не из недр ЦРУ. Значительную их часть составила номенклатурная элита советского общества. О чем в той или иной форме уже сказано выше. Но при чем же здесь стрельба? Неужели нельзя было сесть за стол переговоров и договориться по-джентльменски? Ведь при СССР все эти номенклатурные деятели более-менее мирно сосуществовали. Ну, во-первых, джентльменами они никогда не были и не могли быть. В принципе. По определению. По воспитанию. По выделке. По штамповке. Кроме того, практически в одночасье не стало КПСС. Следовательно, никаких тебе проверок, комитетов, никаких комиссий партийного контроля. Исчез страх лишиться партбилета, а с ним и мечты о безоблачной карьере. А во-вторых, рассмотрим классический пример. Есть завод. На заводе советский директор. Он желает в той или иной форме на руководимое им предприятие наложить частнособственническую лапу, то бишь, совершить акт «прихватизации». Так сказать – по естественному праву. Хотя бы потому, что советский директор и раньше чувствовал себя на вверенном ему заводе полноправным хозяином. Но у него имеются естественные конкуренты. Помимо ближайшего окружения (верхушки заводской администрации) существовали еще всякого рода тресты, объединения, министерства. Там сидело начальство заводского директора. Это начальство обладало весьма значительными функциями: к примеру, оно могло поставить или не поставить подпись, разрешающую заводскую продукцию реализовывать на внешнем рынке. То есть, директор завода во многих отношениях оказывался зависимым от вышестоящего начальства. Вышестоящее начальство это прекрасно понимало и ставило перед директором обязательное условие: прихватизируй, но делись, с кем надо. Выражаясь прямым текстом, вышестоящие начальнички желали войти в долю.

Проблема заключалась в том, что тех, с кем приходилось делиться добычей, оказывалось слишком много, а завод один. Амбиций же самого директора хватало на весь завод да еще с гаком. В таких случаях автоматически вступал в силу закон: «Боливару не снести двоих». Схватка основных «должностных» игроков за владение собственностью становилась неизбежной. При таких обстоятельствах особую остроту приобретал вопрос, каким способом устранить конкурентов? В отсутствие партийных комитетов и всякого рода контрольно-ревизионных управлений сия проблема становилась чрезвычайно актуальной. Банальные доносы, даже весьма клеветнического толка, кардинально решить возникшие проблемы не могли. Отлаженная до автоматизма система карательных (правоохранительных) органов имени уважаемых товарищей Сталина-Берия оказалась в горбачевский период в значительной степени растренированной и дезориентированной.

Руководителям прихватизируемых предприятий поневоле приходилось в таких случаях обращаться за помощью к откровенно преступным (криминальным) группировкам, у которых в штате имелись профессиональные киллеры и рэкетиры. Вступление в контакт с подобными бандитскими формированиями не представляло труда. С одной стороны, как всегда в эпоху исторических катаклизмов (в нашем случае распад советской империи), появление структур организованной преступности приняло характер эпидемии. Представители таких структур сами активно искали контактов с гвардейцами прихватизационного процесса. Как с целью заработка на предоставлении соответствующих специфических услуг, так и с целью собственного участия в происходящем мародерстве. С другой стороны, как мы уже убедились, во времена так называемого застоя деятельность многих активистов и целых подразделений советской номенклатуры практически полностью соответствовала деятельности мафиозной. Так что договариваться коммунистической элите (мафии номенклатурной) с элитой преступного мира (мафией криминальной) особого труда не представляло. Они разговаривали на одном и том же языке. Вся-то разница заключалась в наличии у представителей одной из «высоких договаривающихся сторон» блатного сленга.