Зоя Выхристюк - Женский взгляд на мужской характер

Людмила Леонидовна Редько прибыла в монастырь из Ставрополя на службу и прием по случаю визита Патриарха и Папы Александрийского Феодора. Я еще раз вблизи имела возможность видеть, как ей мастерски поддаются мужчины – они буквально готовы были «лепиться» в ее руках. У нас было с ней время поговорить, и я выразила ей свое восхищение, напомнив, что наблюдаю за ней с комсомольских времен. «Все дело в том, что мне ничего от них (мужчин – прим. автора) не нужно», – прозвучал ответ. Мысль интересная, нужно додумать. Но и Феодор Людмиле Леонидовне выказал свое особое почтение. Кстати, к ее влиянию чуть было не пришлось апеллировать. Но обошлось. А дело было так: выходим после торжественной трапезы, предлагается общее фото. Выстроились все на ступенях, у многих были фотоаппараты, да и представители прессы были. Замерли – вспышка, замерли – вспышка… И тут Владыка спрашивает у помощника, где епархиальный фотограф-семинарист, и велит его разыскать. Строй нарушен, публика движется дальше. Парень-семинарист появляется, когда «поезд уже ушел». Владыка в ярости: «Где был?» А он честно: «В трапезной»… Как раз был первый день после поста. А тут еще в монастыре хорошо кормят. Словом, бедный парень «попал». Владыка властно, не терпя возражений: «Выгнать! Отовсюду выгнать…» Все благочинные, стоявшие рядом, рта раскрыть не смеют. А парня жалко! Я вперед: «Владыка, сегодня такой праздник, нельзя ссориться – простите!» Владыка неумолим! «Гнать, гнать поганой метлой!» На следующее утро (я о нем уже говорила) звоню Владыке по делу. И, получив информацию, опять с челобитной по поводу парня. Владыка выслушал и говорит: «Зоя, да я его уже давно простил». Прибегать к мощи артиллерии в лице Людмилы Леонидовны не пришлось, хотя такой вариант влияния сразу всплыл от жалости к проголодавшемуся горе-фотографу.

Приглашением меня на приемы Владыка выставил публично мой региональный статус. Я, конечно, наивная, надеялась, что это приблизит меня к решению проблемы финансирования издания. Не случилось! Но Владыка ни при чем! Сказалась, видно, моя неспособность реализовывать возможности. Зато я получала массу удовольствия, общаясь со статусными умными мужчинами в атмосфере такой тусовки. И не только – определенные защитные функции тоже. Я это поняла совсем недавно, когда пришлось влезать в правозащитные поля в связи с делом Мерехи. Но об этом – позже.

Конечно, он бывал крут в своих поступках и решениях. Мне было искренне жаль, когда, придя в епархию, он освободил от благочиния в Буденновском районе обожаемого мной отца Георгия (Бакирходжаева). С точки зрения административной логики (семья отца Георгия продолжала жить в Пятигорске), в этом, возможно, и было рациональное зерно. Но по реакции отправленного в отставку, с которым я знакома со студенческих лет, промелькнувшей в незаметных деталях, читаемых только потому, что знаем мы друг друга достаточно давно, я поняла, что это было сделано неоправданно жестко, – вероятно, в стиле «белобрысой». Мне это тем более досадно, что я видела других благочинных со следами людских страстей на лице, с готовностью велеречиво молвить в адрес Владыки, что, надо отдать должное, по крайней мере, в моем присутствии, он пресекал. А в отце Георгии я всегда видела достоинство и чистоту. Он относится к категории священнослужителей, которые живут по правилу: «Исповедую то, что проповедую». Да, и он отслужил молебен по случаю начала нового дела, когда журнал только начинался!

Я видела, как реагировал на «крутизну» Владыки и отец Силуан. Его приезд в монастырь был всегда проверкой. Это вызывало волнение, суету. А может, так и должно быть? Не мне судить.

Но и в то же время, когда с Силуаном случился инсульт и он оказался в больнице, Владыка нашел возможность неоднократно его навещать и тем самым как уважаемое лицо в регионе обеспечил максимальное внимание к больному.

Знаток Моцарта и поэзии серебряного века, мне кажется, Владыка – большой любитель прекрасного в искусстве, жизни, людях, вероятно, и в бытовых вещах. Но, кроме того, что он – монах, священнослужитель, он – человек, во всей сложности проявлений человеческой природы, со следами печати нашего сложного, неоднозначного времени. Бесспорно главное – он очень ответственно выполнял свою миссию представлять и проводить на Кавказе интересы Русской православной церкви, видя в ней в том числе и один из важнейших институтов сохранения государственности. Он помог мне в критической ситуации с моим школьным другом, когда «наезд» человека системы готов был перечеркнуть трудовую биографию талантливого администратора, директора школы. У Владыки – генеральская выправка, на приеме военные чины вытягивались перед ним во фрунт. Не знаю, но он священнослужитель-государственник. Почему бы ему не быть генералом? Когда я была в поездке в США, все женщины-общественницы, которые работали с нами, имели стаж работы в Госдепартаменте в разные периоды своей жизни. А бывших госдеповцев, как известно, не бывает. Владыка ведь по своему масштабу значительно больше своих официальных функций: он – государственник. Хуже, когда чиновники разного ранга, находящиеся на службе у государства, государственниками, по сути, не являются. Да, может быть, он не был тем пастырем, который готов выслушивать исповедание грехов простых смертных, да и благословлять до бесконечности толпы прихожан он не сильно любил. Но он служил с полной отдачей сил в меру своего понимания характера своего служения на Кавказе.

Мое периодически критичное отношение к каким-то его проявлениям он считывал моментально, позитива ответного это у него не вызывало. А у кого вызвало бы? Я видела его воодушевленным, видела гневным, видела вздорным (как с «белобрысой»). Видела суетным, когда во время приема нужно выстроить политес и никого не забыть. Но я видела его и искренне молящимся! Как хорошо, что я не поленилась поехать и попрощаться с ним перед его отъездом на Урал, к новому месту службы! Я увидела монаха, смиренно принявшего волю Всевышнего. И он был прекрасен!

Еще один человек в монашеской рясе был чрезвычайно важен и значим для меня. Когда он ушел из жизни, стало понятно, что он был, вероятно, больше чем просто человек. Это стало очевидно после того, как его земные дни завершились. Наместник Свято-Успенского Второ-Афонского мужского монастыря архимандрит Силуан для меня, как и для многих людей, оказался именно таким – мы осиротели, не являясь генетически его детьми, да и не будучи таковыми по возрасту.

Мы познакомились с ним семь лет назад, он дал интервью журналу и как-то незаметно приручил, сделав монастырь очень важной составляющей жизни моей семьи. Красивый и внешне и духовно, отец Силуан поражал своим современным взглядом на мир, способностью увидеть главное в человеке, понять его душевные метания и найти слова ободрения и утешения. При моей комсомольской организационной хватке меня поражало, как при кажущейся непрактичности ему так много удалось сделать в монастыре. Достроили и оснастили келейный корпус, возвели архиерейские покои, лавку, где сегодня продаются свечи и заказываются службы, обустроили открытую площадку, которая превращается в храм под открытым небом, организовывали торжественные приемы для высоких гостей в дни особых праздников… Причем все это как вторичное, сопутствующее главному – постоянному несению службы и работе с жителями городов Кавказских Минеральных Вод – в библиотеках, школах, студенческих аудиториях.