Вячеслав Никонов - Код цивилизации. Что ждет Россию в мире будущего?

Нападение японской авиации на Пирл-Харбор 7 декабря 1941 г. решило спор между изоляционистами и «интернационалистами». Рузвельт вступил во Вторую мировую войну, что стало тем рубежом, за которым Соединенные Штаты превращались в сверхдержаву, уже не только экономическую, но и военную (особенно, с обретением в 1945 году ядерной монополии), и политическую.

Понимание миссии США в той интерпретации, которую она получит в годы холодной войны, предвосхитил газетный магнат Генри Люс в вышедшей в 1941 году книге «Американский век». Он полагал, что ХХ век – это «первый век Америки как господствующей силы в мире» [226] Henry Luce. The American Century. N. Y., 1941. . В годы Второй мировой войны создавались предпосылки для проведения после ее завершения внешнеполитического курса, основанного на убеждении, что Америка будет играть решающую роль в системе международных отношений.

Наибольшее недовольство Запада после войны вызывала политика СССР в Восточной Европе, которую он достаточно быстро стал перестраивать в соответствии со своим видением геополитики (как, впрочем, и наши союзники вели себя в Европе Западной). Рузвельт понимал неизбежность новых сфер влияния великих держав, надеясь в то же время сохранить советскую сферу влияния открытой для американских капиталов, товаров и пропагандистского воздействия. Холодная война стала неизбежной тогда, считает Ричард Саква, «когда стало понятно, что советская власть пришла, чтобы остаться в странах Восточной Европы, освобожденных Красной Армией от фашизма, а теперь вынужденных подчиниться великому советскому коммунистическому эксперименту» [227] Ричард Саква. Коммунизм в России. Интерпретирующее эссе. М., 2011. С. 79. .

Но все же если пытаться обнаружить истоки холодной войны, полезно заглянуть в Вашингтон середины 1940-х.

Во внешнеполитическом истеблишменте США противоборствовали три направления, по-разному представлявшими себе Советский Союз и характер отношений с ним. «Оптимисты», к числу которых относились Франклин Рузвельт, вице-президент Генри Уоллес, Гарри Гопкинс считали, что СССР не является имманентно враждебной державой, может быть партнером и в битве с фашизмом, и в послевоенное время, участником «семейного круга» великих держав, особенно в случае либерализации режима. Именно эта группировка определяла контуры американской политики при жизни Рузвельта. «Реалисты», которые имели наиболее сильные позиции в Объединенном комитете начальников штабов (ОКНШ), во главе с Джорджем Маршаллом понимали решающую роль СССР в разгроме Германии и, возможно, Японии и готовы были ему в этом помогать. Вместе с тем они не исключали превращения Советского Союза после войны в потенциального противника и концентрировались на выстраивании глобальной системы обеспечения национальной безопасности США. Что же касается «пессимистов», то они доминировали в Государственном департаменте и военной разведке. По их мнению, любое усиление СССР представляло собой угрозу для Соединенных Штатов, а поэтому Москву нужно «остановить» [228] Владимир Печатнов, Александр Маныкин. История внешней политики США. М., 2012. С. 264–265. . К числу «пессимистов» принадлежал, безусловно, и президент Трумэн.

США после войны заняли доминирующие позиции на мировой арене на фоне разоренных Европы и Советского Союза. На долю США приходилось 60 % мирового ВВП, четыре пятых золотых запасов и две трети торговли на планете. Вооруженные силы превышали 12,5 млн человек, флот был больше, чем у остальных стран мира вместе взятых, как и возможности стратегической авиации.Военные расходы, составлявшие около 1 % бюджета в начале ХХ века и около 3 % в 1930-е годы, за годы войны поднялись до 40 % и остались на этом уровне. «Боинг», «Дженерал моторс» и другие корпорации сохранили свои оборонные подразделения [229] William J. Lynn III. The End of the Military-Industrial Complex//Foreign Affairs. November/December 2014. P. 105–106. . Беспрецедентный потенциал проецирования мощи подкреплялся ядерной монополией Соединенных Штатов. «Поэтому они смогли определить лидерство, – считал Генри Киссинджер, – как практический прогресс по линиям, смоделированным на основе внутреннего американского опыта; альянсы как вильсонианская концепция коллективной безопасности; и управление в виде программ экономического возрождения и демократических реформ» [230] Henry Kissinger. World Order. Reflections on the Character of Nations and the Course of History. L., 2014. P. 278. .

C другой стороны, опыт двух мировых войн, шок Пирл-Харбор порождали в США комплекс уязвимости, опасения за безопасность собственной территории в случае новых воен ных столкновений. Отсюда установка на поддержание военно-промышленного потенциала и боеготовности на уровне, достаточном для разгрома любого потенциального противника, нанесения по нему опережающих ударов, на отнесение военных действий максимально далеко от американской территории. Установка на оборону «дальних подступов» приводила к переходу от довоенной концепции континентальной обороны – защиты Западного полушария – к концепции постоянного военного присутствия в ключевых регионах мира и поддержания потенциала глобального проецирования мощи.«Подобная роль отвечала проведению становившейся традиционной американской политики, направленной на предотвращение господства какой-либо одной страны в Европе либо в Азии» [231] Самюэль Хантингтон. Столкновение цивилизаций. М., 2011. С. 369. , – подчеркивал Самюэль Хантингтон.

При этом, в соответствии с набиравшей популярность школой геополитики (Маккиндер, Спайкман), главным источником стратегических угроз рассматривалось сухопутное пространство Евразии, контроль над которым со стороны враждебных США государств трактовался как угроза американским жизненным интересам. Особый интерес вызывали выявляемые геополитиками «окаймления» (rimlands) Евразии, откуда можно проецировать мощь в глубь Евразии. Уже подготовленный в 1943 году план послевоенного базирования предусматривал обеспечение стратегического периметра обороны далеко за переделами Западного полушария, предполагая доминирование и в Атлантике, и на Тихом океане. К осени 1945 года КНШ представил новый план базирования, где размещение только основных опорных баз планировалось на всей акватории Тихого океана (от Новой Зеландии через Филиппины к Аляске и Алеутским островам), в Арктике (Ньюфаундленд и Истландия), Восточной Атлантике (Азорские острова), Карибском бассейне и зоне Панамского канала. Авиационный транзит должен был обеспечиваться по линии Манила – Бангкок – Рангун – Калькутта – Дели – Карачи – Дархан – Каир – Триполи – Касабланка.