Дмитрий Бавильский - Музей воды. Венецианский дневник эпохи Твиттера

Чт, 20:оо. Сходил в Санта-Мария Формоза, самую к скворечнику ближайшую из церквей. Вход €3, но я купил билет ассоциации Chorus (€20 с картой), объединяющий 16 самых интересных «в художественном отношении» храмов. Посмотрим, получится ли обойти их все. Намерение такое имеется.

Чт, 20:01. При готовке куриной лапши перепутал соль с сахаром. Долго удивлялся вкусу картошки, похожему на батат. Пусть это будет такой венецианский рецепт.

Чт, 20:02. Кажется, главное, за чем нужно охотиться в ноябрьской Венеции, не культурные впечатления, но солнце, бывающее в среднем четыре часа в день.

Чт, 20:21. Если верить итальянской рекламе по телевизору, самые популярные в стране товары – матрацы и драгоценности.

Чт, 21:35. Фасад базилики Сан-Марко снова в лесах.

Пт, 01:21. Если Венеция жива движущимися по ней людьми, то ближе к полуночи улицы ее каждый раз выгорают.

Пт, 03:06. Мне неинтересно делать стихи.

Тут, конечно, важно уметь переключиться на другую волну. Было бы красиво сказать, что каждое движение весел лодки, везущей нас из аэропорта к городу, раскручивает сознание в направлении покоя. Однако у вапоретто нет гребцов, у нее мотор. Неискренний, хотя пейзажи, мимо которых они ползают по рифленому свинцу каналов, не меняются уже какое столетие.

Еще важнее, сколько и чего наворожило твое предвкушение: умозрительная Венеция сплошь состоит из шедевров готической и барочной застройки, поглазеть на которые съехались самые прекрасные люди вселенной.

Логично было начать с самой близкой к своей резиденции, поэтому вместо обеда (съев два яблока) я пошел в Санта-Мария Формоза.

У нее два серых фасада: один – на канал в сторону нашей улицы Alla Casseceria, другой, «комодом», – в сторону просторной площади, площади, разумеется, забитой столиками, людьми, собаками и голубями, эмигрировавшими с Сан-Марко. Соответственно, два входа.

Светлая, она как бы сразу вся на виду и не содержит ни тайны, ни жизни, обычно загустевающей по углам и сводам пустующих храмов, а главный пунктум церкви – « монструозная маска человека-слона в основании кампанилы, самая знаменитая деталь этого храма » – доступен и без билета.

Живопись здесь тоже висит безжизненная, выхолощенно-ремесленническая, хотя имена не самые последние (но и не самые первые). Глазурованная, точно на лаковой поверхности лаком же написанная сочно-алая «Святая Варвара» Пальма-старшего. «Мадонна Мизерикордия» одного из Виварини, висящая в капелле справа от главного входа.

Мимо таких картин в музеях ходят не оглядываясь и не замедляя шага. Они не «просветы в небо, что оконца», коими обычно являются итальянские холсты, но тромбы и сгущения, неактивно выделяющиеся на общем нейтральном фоне оштукатуренных стен архитектора Мауро Кодусси.

Его ренессансная логика кажется более близкой нашим представлениям о флорентийском искусстве, нежели о венецианском. Расчетливая, расчисленная пустота, окантованная перемычками и контуром, подводящим архитектурные детали так, как женщина аккуратно подводит тушью невыразительные глаза.

Впрочем, о том, что ожидания не сбываются, я уже упоминал, а Санта-Мария Формоза со всей этой своей молчаливой опустошенностью вышла идеальным разбегом, или, если точнее, входом в церковный контекст, который, уверен, начнет нарастать от станции к станции.

Площадь и каналы, опекающие церковь Санта-Мария Формоза, обтекают ее шумом и гамом: смехом и спорами гондольеров, отдыхающих на мостках набережной, лаем собак (одна из них принадлежит хозяйке газетного киоска, что раскинул бивак у местной кампанилы), приходящих в гости друг к другу, детскими шалостями, а главное, звуками пролетающих мимо самолетов (почему-то они здесь – обязательная часть ландшафта, причем не только звукового).

«Интерьер церкви ди Санта Мария Формоза со времен Кодусси лучше сохранился, чем экстерьер. Внутри церкви понимаешь, насколько Кодусси задал ее внешний облик и то впечатление нежной и плавной величавости, что Санта-Мария Формоза источает, несмотря на поздние доделки. Всюду цилиндры, окружности и полукруги: колонны, арки, люнеты, купола, профилировка подчеркивает кругление, но круга – то есть полной законченности и высказанности – Кодусси как бы и избегает. Уже упомянутая мной картина Пальма Веккио, „Алтарь святой Варвары“, Pala di Santa Bárbara, созданная в 1523 году, не только лучшее украшение интерьера Кодусси, но и лучшее его объяснение: то, что архитектором явлено в форме геометрии, то есть отвлеченно-абстрактной, у художника высказано фигуративно, то есть метафорически и образно».

Когда солнце уходит, в Венеции наступает не ночь, но какое-то странное, межеумочное состояние, которому сложно подобрать название.

Больше всего это похоже на морок трезвости: все вокруг реально и независимо от умозрительности, но все таинственно связано с чем-то внеположенным и что-то постоянно напоминает.

Причем отсылает не только к каким-то там культурным реалиям, давным-давно угнездившимся в культурном опыте и культурной памяти. И не только к образам и стилям, растасканным по столетиям и городам, но к каким-то собственным твоим состояниям и смысловым (эмоциональным, чувственным) ожогам и жанрам внутренней жизни, которые, как казалось, навсегда зарубцевались.

Мне это ощущение напоминает черные кабинеты театральных постановок или же декорации к фильмам, придуманные, чтобы показать, что все, что происходит на сцене или на экране, – плод мозгового усилия, фантазия возбужденного сознания, затопляющего извилины обоих полушарий, и изображающие процессы там, внутри. Предельные, зашкаливающие, как вода в прилив, изредка выплескивающаяся наружу, для чего, собственно, и нужны все эти глухие сценические конструкции и практически отсутствующий свет.

Во всем этом нет, впрочем, никаких потрясений и драм, никакой изысканной дрожи – все идет чередом, есть лишь трезвость холода, объясняющая тебе то, как работают универсальные метафоры. Да, как колесики и винтики бесперебойно движущегося механизма.

Местный туристический люд воспринял Хеллоуин как способ сделать своих детей видимыми. При свете дня они теряются в каменных коридорах. От Санта-Мария Формоза я свернул не направо, к галерее Кверини-Стампалиа, как это делал днем, но пошел налево, в густоту переулков. Совершенно не ориентируясь в сторонах света.

Где я? Куда пошел? Захотелось потеряться.

Южная мгла беспросветна, особенно в готических кишках. Стены домов разбухают во тьме, делая проулки особенно узкими. Тихо и темно. Если только народ не толпится возле какого-нибудь кафе. Под фонарем над входом.