Роман Сенчин - Теплый год ледникового периода

Правда, можно возразить, что писатель не обязан писать именно публицистику, теоретизировать, отбросить игру, не рассматривать поочерёдно множество язвочек, а охватывать взглядом всё испятнанное болезнью тело родины (или человеческой цивилизации в целом). Да, это так. Но, с другой стороны, статьи вышеназванных авторов, по большей части, лишь некая вибрация в застоявшемся воздухе нынешней вымученной стабильности, а не ураган и даже не ветерок. И эта вибрация скорее на руку тем, кто стабильность удерживает – вот, дескать, разные мнения, критика, умственная деятельность, – чем силам, стремящимся к переменам.

Беда нашей нынешней многочисленной оппозиции в том, что её лидеры не обладают литературным талантом. Ни Рыжков, ни Немцов (как скучны по форме его книжки про Лужкова и Путина!), ни Удальцов, ни Яшин, ни Навальный и прочие. Эдуард Вениаминович Лимонов почти ежедневно делает записи в своём блоге, но это именно записи, реплики; и не случайно число сторонников Лимонова тает – нет подпитки. А ведь когда-то к нему и за ним шли тысячи, и в первую очередь не из-за конкретных политических взглядов Лимонова, а благодаря его книгам, в том числе и публицистическим – «Убийство часового», «Дисциплинарный санаторий», «Анатомия героя» и тех семи-десяти, что он написал, находясь в заключении… Но вот почти десять лет Лимонов практически ничего (кроме стихотворений, записей в ЖЖ и некрологов) не публикует, и у него всё меньше сторонников.

Впрочем, требовать от писателей, занимающихся художественной литературой, определённой гражданской позиции вроде бы глупо. На то они и художники, чтобы быть не то чтобы над гражданскими схватками, но смотреть на них несколько со стороны и затем отображать в художественном произведении. Но это писателям (в том числе и русским) удавалось крайне редко. Точнее – очень немногим.

Наверное, не нужно бояться быть в статьях простым и даже порой смешным, поднимать глобальные проблемы, которые поднимают обычно профессиональные учёные, философы (да и поднимают ли они их в последние десятилетия?); не нужно бояться упрощать, идеализировать… Здесь можно вспомнить старика Толстого, чьи статьи начала прошлого века одновременно и гениальны, и просты до смешного. У меня улыбка сама собой неизменно возникает, например, при чтении такого вот фрагмента:

«Если мы увидим, что человек на улице роет яму и наполняет её динамитом, мы приходим в ужас и хватаем и судим этого человека, тогда как самое ужасное, что мог сделать этот человек, это то, чтобы убить десятка два людей и разрушить несколько домов. А на наших глазах эти безбожные, несчастные, ошалелые люди, наряженные в мундиры и ленты, называемые монархами и министрами, делают парады, смотры, маневры, заставляя приготовленных для этого людей стрелять, колоть воображаемых неприятелей, награждая тех, которые лучше это делают, которые придумывают более жестокие средства убийств, и заставляют колоть, стрелять этих же воображаемых неприятелей. Что же мы этих людей оставляем в покое, а не бросаемся на них и не рассаживаем их по смирительным заведениям?»

Да, улыбка возникает, но тут же стирается пониманием, что эти слова написаны за пять лет до начала Первой мировой войны, в которой неизвестно за что погибло несколько миллионов человек, из которой выросла гражданская война в России, войны в Германии, Испании и многих других странах мира, а потом и Вторая мировая война, породившая атомную бомбу… Да, если бы тех, кто готовил народ к убийству, посадили в смирительный дом, не было бы столько смертей.

Или как не улыбнуться, читая такую упрощённую, идеалистическую схему из статьи «Пора понять» (первоначальное название – «Анархизм»):

«Сознание ненужной, бессмысленной и вредной царской власти стало теперь более или менее очевидно, ясно огромному большинству народа. Трудно предвидеть, какие будут последствия этого сознания, но последствия эти, и непременно губительные для правительства, не могут не быть. Может быть, как это ни мало вероятно, но всё-таки может быть – то, что власть, пользуясь всеми внешними матерьяльными средствами, которыми она обладает, продержится ещё некоторое время. Может быть и то, что опять вспыхнет революция, которая опять будет задавлена, так как средства борющихся слишком неравномерны.

Но в обоих случаях неизбежно будет то, что сознание ненужности и преступности правительства будет делаться всё яснее и яснее людям русского народа и сделается, наконец, то, что огромное большинство людей не будет уже в состоянии, не ввиду каких-либо внешних целей, а только потому, что это будет явно и мучительно их нравственному сознанию, не будет уже в состоянии повиноваться правительству и исполнять те его безнравственные требования, которыми оно держится. А как только это будет, как только будет ясно каждому человеку, что то, что называется правительством, есть только соединение людей, отстаивающих своё положение рядом неперестающих преступлений, так неизбежно прекратится и повиновение такой власти, и то участие в деятельности правительства, которое одно поддерживает его. <���…>

Такое отношение к тому, что называется русским правительством, уже живёт теперь в сознании большинства русских людей, а продолжись ещё некоторое время безумная, бесчеловечная и грубо жестокая деятельность этого правительства, и то, что теперь только в сознании, неизбежно перейдёт и в дело. А перейдёт сознание в дело, т. е. перестанут большинство людей, повинуясь правительству, участвовать в его преступлениях, и само собой без борьбы падёт то ужасное, отжившее русское правительственное устройство, существование которого уже давно не соответствует нравственным требованиям людей нашего мира».

Да, схема упрощённая, но ведь так, по существу, и произошло. И к марту 1917 года не осталось тех, кто бы защищал царя и его правительство…

Сегодня дело, судя по всему, медленно идёт к тому же, хотя нет войны, у большинства людей в материальном плане вполне терпимая, а то и сытная жизнь (особенно по всё ещё яркому контрасту с серединой 90-х, когда зарплаты не платили месяцами, пенсии задерживали на недели, цены росли чуть ли не ежедневно). Но дело не только в материальной обеспеченности. Пустота существования тоже способна выбросить сотни тысяч людей на улицы, толкнуть на самые радикальные действия. Со скуки, грубо говоря. Или тоски. И тут вспоминаются слова одного из героев Достоевского: «Сначала высшая идея, а потом деньги, а без высшей идеи с деньгами общество провалится».

Все нулевые мы прожили без высшей идеи, заменяя её потреблением разнообразных продуктов – от колбасы до яхт и дворцов. Выборы в декабре прошлого года стали поводом вспомнить, что мы граждане, усилить наше гражданское томление, которое мучает и либералов, и патриотов, и националистов, и даже анархистов (которых на Болотной было немало). И все они хоть на время слились. Но что может предложить оппозиция внятного, кроме лозунга «За честные выборы»? Все программы, проекты «новой России» попросту нечитабельны и потому не воспринимаемы народом. Нужны не столько программы и агитационные речи, сколько яркие статьи.