Дмитрий Шушарин - Русский тоталитаризм. Свобода здесь и сейчас

Обычная пошлятина, столь свойственная Павловскому и его окружению. «Мы», «снизу», «повестка дня» – пустые пафосные клише. Нет, все-таки не обычная. На фоне всей этой хрени о медведевской оттепели звучало проговором – называлась цена не сговора и не компромисса (никто с ними и не думал договариваться), а цена привластного статуса, плата за право быть холуем. Нельзя было разбираться в прошлом, в совсем недавнем – в источниках легитимации власти. Совсем как на рубеже шестидесятых-семидесятых: хочешь быть при пайке, забудь про ГУЛАГ. Масштаб, может, и не тот, но моральная цена – та же. Разницы в забвении миллионов убитых и хотя бы одного убиенного нет. Называется это одинаково.

Лоялисты поставили перед собой невиданную задачу: построить под властью тандемократов общество, в котором не существует различения добра и зла, кроме как по принципу лояльности или нелояльности власти. Где нет такого общественного регулятора, как мораль, не соотнесенная с государственной целесообразностью. Да и права тоже нет. И это возвращение в варварство они именовали модернизацией. Авторитарной, правда, но модернизацией.

Целевая аудитория этих высказываний была очевидна, и она никуда не делась. Это та часть общества, которая устала от путинской безысходности, но сама на активные действия не способна. Эти люди поверят во что угодно и будут себя обманывать до конца, предпочитая собственные мечты чтению информационной ленты. Они никогда не будут сопоставлять известные факты, не будут замечать очевидного, но твердо будут уверены в существовании чего-то тайного и светлого.

И это не так называемые простые люди. Это интеллектуалы, всерьез относившиеся и относящиеся вот к такому лепету:

«Я призываю всех быть реалистами. «Все и сразу» – это принцип революции, а Медведев – вовсе не революционер и требовать у него революционных решений не стоит. Во всяком случае, сейчас. Надо начинать по чуть-чуть. С простого, с неопасного (с точки зрения возможности потери власти Медведевым). Освобождение Бахминой, небольшое ослабление репрессивной реакции на акции оппозиции, приглашение оппозиционно-настроенных людей в совет по правам человека, отставка главного московского милиционера, снятие Зязикова – все это пусть и небольшие, но позитивные знаки, свидетельствующие о том, что Медведев движется не в сторону усиления авторитаризма, а в обратную.

Это не значит, что все проблемы решатся в один день, их меньше не становится, но задача активной части общества и оппозиции – давить на Медведева, формировать вызовы, на которые он вынужден будет реагировать. Встав на этот путь «точечных изменений», Медведев рано или поздно столкнется с системными вопросами, требующими коренной ломки сложившегося режима. И мы должны настойчиво подталкивать Медведева идти по этому пути и не сворачивать с него, чтобы в итоге он дошел и до задач-максимум 55 55 http://abstract2001.livejournal.com/995570.html#cutid1 .»

Эту чушь даже не стоит содержательно обсуждать – заклинания нет смысла анализировать. В одном ряду с этим и вера в магическую силу интернета, куда уйдут лучшие люди, дабы там совершенно чудесным образом новые технологии породили бы принципиально новые общественные отношения.

При этом изучение общества не поощрялось. С мая 2005 года, с IV Российского философского конгресса не прекращались попытки адаптации любомудрия к практическим нуждам пропаганды и агитации. агитпроповский аппарат заговорил о необходимости создания национальной философии, о второсортности государства без нее 56 56 http://www.rustrana.ru/article.php?nid=9839 . Важной была и тема конгресса – «Философия и будущее цивилизации».

И вот почему: ключевым вопросом власти было обоснование ее легитимности. Если пытаться представить некую сумму метаний и исканий первого путинского десятилетия, приходится признать: они были прямо противоположны тем, что наблюдались в перестройку. Тогда важнейшее место занимали поиски исторической легитимности – в прошлом. Новый политический режим искал обоснование легитимности в будущем: план Путина – спасение России, Стратегия-2020 и прочие мечтания.

Это существенное, но не единственное отличие. Перестроечные дискуссии были действительно общественными. Хоть они стимулировались и модерировались сверху, но вызывали живейший отклик. Новые же и дискуссиями не назовешь. Это были пиаровские кампании с мощным аппаратным обеспечением и практически нулевой аудиторией.

То есть, несмотря на демонстрацию благоволения к философскому сообществу, оно осталось без заметной поддержки, и не было привлечено к обслуживанию власти. Да и было бы странным, если бы политический режим, отказавшийся от экспертизы своих решений, не прибегающий к помощи прикладных научных дисциплин, вдруг приблизил бы философов. Они оказались не нужны даже в качестве аудитории, воспринимающей поучения власти, как это было в советские времена. Власти оказалось достаточно совсем небольшого числа людей.

В принципе, в покровительстве власти для философии, равно как для других научных дисциплин, а также для многих искусств, нет ничего заведомо плохого. Но в том-то и дело, что в нынешней ситуации философия в России, как и другие гуманитарные дисциплины, худо-бедно существует сама по себе, параллельно власти. Власть может заказывать музыку, но платить не собирается. Пугать и соблазнять исполнителей ей нечем и незачем.

Философия привлекала своей принципиальной беспредметностью – социологи, экономисты, независимые историки и политологи заведомо нелояльны власти, ибо лояльность определяется готовностью озвучивать то, что самой властью поручено, а не собственные наблюдения над действительностью. Шло это параллельно строительству привластных молодежных движений, которые представляли собой институт, тоталитарного общества нового типа – игрового и неиделогичного. Для него любой «изм» – лишний, утяжеляющий элемент. Он может быть одновременно и кантианским и православным, националистическим и космополитичным.

Между тем, реальные социальные предпосылки изменений были. И запрос на них тоже был.

Экономический рост – палка о двух концах. Он действительно несколько смягчает социальную напряженность, но при этом способствует росту самооценки и общественных притязаний изрядного числа самостоятельных и активных людей. И их никакой оттепелью не обрадуешь.

Была возможность возникновения ситуативной оппозиции, формирующейся из профессионалов, компетентных людей, лишенных, во-первых, возможности социального роста; во-вторых, возможности обсуждения с властью проблем страны в целом и своих задач в частности; в-третьих, не имеющих широкой общественной трибуны. Причем, в последнем следует обвинять не столько власть, сколько демократическую оппозицию.