Дмитрий Шушарин - Русский тоталитаризм. Свобода здесь и сейчас

© Дмитрий Владимирович Шушарин, 2017

ISBN 978-5-4483-7006-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Чтобы каждый мог сразу решить, стоит ли читать эту книгу, процитирую ее заключительные слова

«Борец за свободу далеко не всегда свободный человек. Точнее, никогда. Особенно если он борется за свободу людей, которым она не нужна. В нашей стране, в наше время, при наших обстоятельствах путь к свободе очень прост. Надо понять и осознать: нет ни малейшего смысла гадать, что еще учудят тоталитарная власть и тоталитарный социум. И еще меньше смысла в том, чтобы оценивать их по совершенно чуждым им критериям. Власть и социум на всех уровнях будут с кем угодно делать то, что захотят. Ни правовых, ни моральных ограничений у них нет, повлиять на них невозможно. Договориться с ними немыслимо. Предсказать их действия не так уж сложно, но эти прогнозы никак не будут способствовать выживанию.

Самое пустое и бессмысленное – возмущение и обличение, которые заменяют анализ действий власти и социума. Власть умна, хитра, изобретательна и манипулирует обличителями, обращая их действия в свою пользу. Так она формирует саморегулирующийся социум. Еще глупее – пытаться понравиться власти и приспособиться к общественным условиям: это только вызовет подозрения. Равно гибельны противостояние и коллаборационизм, нонконформизм и адаптация.

Осознание всего этого дарует человеку свободу. Он более не должен ни обличать, ни приспосабливаться. Каждую минуту он может быть раздавлен, унижен, лишиться близких и имущества, как бы он себя ни вел, что бы ни делал. Правил, договоров, обязательств нет. Это и есть настоящая свобода – за минуту до неотвратимой гибели, физической или социальной – и минута эта может длиться всю жизнь.

Вот только все это – ни о ком и ни о чем. Абсолютное большинство людей не замечает ни власти, ни социума, пребывая с ними в единстве и гармонии. А те, кто чувствует себя иначе, не существуют ни для власти, ни для окружающих. Власть и социум выбирают жертв и назначают героев сопротивления сами, исходя из собственных нужд и интересов.

Быть свободным в подобных условиях – тяжкий и неблагодарный труд, не имеющий никакой общественной миссии. Но невозможно отнять свободу выбора такой участи.»

Когда мы вышли из ресторана с игрушечными поездами на Вацлавскую площадь, Аня убежала куда-то, а мы с Евой остались вдвоем. Нам предстояло не спеша дойти до Староместской, но сначала я показал ей памятник Палаху и Зайицу.

Весь путь домой я рассказывал про пражскую весну и танки в Праге. В таких рассказах я исхожу из того, что ребенку (Еве тогда было семь лет) надо объяснять все по существу, добиваясь, прежде всего, понимания природы описываемого, а уж потом повествовать о том, что происходило. Поэтому и речь шла о том, что привело к вторжению, – об особенностях русской идентичности.

Ева выслушала внимательно. И сказала:

– Ты говоришь плохо о собственном народе. Это минус. Но говоришь правду. Это плюс. Об этом надо написать книгу.

Историческое и политическое бессилие не тождественно бессилию интеллектуальному. И сейчас последнее дело – биться в истерике или молчать в депрессии. Пережить за три десятилетия несколько эпох – это подарок Господа, Его благоволение. Минуты роковые были, а люди их не распознали, ждали приглашения на пир вместо того, чтобы самим накрыть стол. Неожиданность поворота на триста шестьдесят градусов вместо ста восьмидесяти является прекрасным стимулом для мыслительной деятельности, свободной от прежних концепций и схем.

Есть правила, с которыми нельзя спорить, но которым трудно следовать.

Если рассуждаешь об общественном устройстве, о политической культуре, о национальной рефлексии, то нужно рассматривать, как работает все это в некой системе, а не личные качества тех, кто всем этим руководит. Конечно, это так. Но если система построена вокруг определенных личностей и зависит от их качеств, то приходится именно им уделять самое главное внимание. Бонапартизм – сложное социально-историческое явление, но в нем ничего нельзя понять, если не пытаться разобраться с личностью Наполеона Бонапарта.

Если говоришь об исторических перспективах страны, о стратегии ее развития, то не следует уделять повышенное внимание конфликтам между различными людьми во власти, их дрязгам и страстям. Мало кто в стране знает их имена. Но если в стране нет публичной политики и общественной экспертизы, если стратегические решения не обсуждаются, а принимаются в зависимости от личных интересов интригующих лиц и групп, то приходится разбираться в том, что стоит за обменом уколами, кампаниями в прессе, за не сразу понятными высказываниями политиков.

Если на общественное обсуждение выносятся концепции, претендующие на обобщение опыта последних лет развития страны, то, конечно, надо их подробно разбирать, аргументировано дискутировать. Но если очевидно, что за ними нет ничего, кроме претензий на неограниченную власть, то соблюдать правила ведения дискуссий просто опасно. Не должны такие концепции быть равноправными участниками гуманитарного контекста. Потому не должны, что они нацелены на уничтожение этого контекста.

И вообще смысл высказывания не сводится к значению употребленных в нем слов. Он может быть и прямо противоположен им.

А может быть и совсем не связан с ними. И если стилистически текст вызывает оторопь, смех, омерзение, то этой реакции следует доверять в первую очередь. Стилистические разногласия, как давно известно, являются наиболее глубокими и существенными. Эстетическое чувство и хороший вкус – самая надежная защита от политической низости. И не только политической – любой. Этические принципы менее надежны: человек может позволить себя уговорить. Но брезгливость, которую вызывает стилистическая фальшь, непреодолима.

Есть еще много всяких разных условностей, соблюдение которых обезоруживает людей порядочных и позитивно настроенных перед наглыми разрушителями. И потому каждый раз, когда мы видим, что на участие в равноправной дискуссии и в общественной жизни претендуют очевидные проходимцы, а то и потенциальные злодеи, следует вспоминать, как ловко им подобным удавалось захватывать абсолютную власть. И как дорого обходилось избавление от них.