Дмитрий Шушарин - Русский тоталитаризм. Свобода здесь и сейчас

Тот, кто не способен признать поражение, никогда не станет победителем. Чем дольше проигравшие внушают себе и другим, что все это случайно и ненадолго, тем дальше они будут оставаться от того, чтобы начать все сначала в ясном уме и твердой памяти. Они длят и углубляют свое поражение и не желают слушать тех, кто говорит им об этом. Цепляются за свои иллюзии и за свои статусы, позволяющие им не допускать свободного развития мысли и честного обсуждения того, что происходит.

Их проклятия и оскорбления в адрес Путина и Кремля, их пророчества о скором падении нынешних триумфаторов делают их пособниками тех, кого они поносят. Путь к победе начнется с признания трагичности происходящего и его необратимости в ближайшем будущем. Это трагедия народов, которые лишены возможности мирно и свободно развиваться.

И прежде всего надо оставить пустые надежды на то, что в России все это ненадолго, связано с одним человеком. Показательны темы, запрещенные к обсуждению не властью – социумом. Можно поносить Путина, предрекать крах режима в ближайшие недели. А вот задавать вопрос, как же такой никчемный Путин пятнадцать лет удерживает власть и диктует свою волю миру, не стоит. И признавать укрепление с каждым днем его власти тоже нельзя. Хозяева дискурса – это не тайные агенты власти, хотя и такие встречаются. Интеллектуальное и культурное развитие состоит в постоянном пересмотре дискурса, в переоценке иерархий и культовых фигур. Однако кому пересматривать, если хозяева дискурса никого не слышат, кроме себя?

Умом Россию понять можно. И нужно понимать – иначе в одном мире с ней не прожить. Понимание это начинается с отказа от проекции на тоталитарную Россию представлений о демократическом государстве и обществе. Тоталитаризм требует иной социальной оптики и политологической методики. Самое главное: когда произносится само это слово – тоталитаризм – заканчиваются все попытки некоего безоценочного знания. Объект изучения – зло. С этого надо начинать. И с признания того, что зло не бывает смешным, оно всегда порождает трагедию и никогда – фарс.

Одной из тревожных черт современности является невостребованность обществом знания о самом себе. Средства массовой коммуникации призваны связывать фундаментальную науку с обществом. Но они с этой миссией не справляются. Прежние кризисы в историческом развитии Европы оказывались плодотворными, когда удавалось создавать креативную коммуникационную среду, связывать людей знания с людьми действия, выводить общественно-политическую деятельность за рамки внутривидовой борьбы. Знание и понимание современного мира рождается из сочетания научного мышления, позволяющего подняться над обыденностью, с профессионализмом в сфере медиа, частью которого является способность к сбору и анализу информации. А главное – к переводу более высокого и более общего знания на общедоступный язык, дабы разъяснить людям связь высокого и общего с их обыденным и частным. Так было в России во время перестройки. Сейчас происходит прямо противоположное, что лишний раз подтверждает отсутствие прямых и простых связей и зависимостей между прогрессом технологическим (в данном случае – коммуникационным) и прогрессом общественно-политическим.

Социологи толкуют о «неочевидных аспектах» социальных феноменов. Известен, по меньшей мере, один случай, когда общественный строй ряда государств оказался таким «неочевидным аспектом». Таков тоталитаризм. Фундаментальные труды о нем, если внимательно приглядеться, нельзя отнести к дискурсу определенной науки, а некоторые из них вообще являются художественной прозой «литературой вымысла», причем содержат различные трактовки тоталитаризма (произведения Платонова, Замятина, Набокова, Войновича, Оруэлла и Хаксли, если не считать предтоталитарных сочинений Достоевского, Чехова, Кафки и других писателей). Но все вместе это формирует историческое и социальное знание.

Только один пример. «Масса» является центральной метафорой классической работы Ханны Арендт, написанной на основе посттоталитарного опыта. Она, в частности, отметила такую особенность тоталитаризма.

«Тоталитаризм стремится не к деспотическому господству над людьми, а к установлению такой системы, в которой люди совершенно не нужны. 3 3 Арендт Х. Истоки тоталитаризма. М. ЦентрКом, 1996. С.590 »

А вот каким виделось будущее Николаю Эрдману 4 4 Эрдман Н. Самоубийца //http://lib.ru/PXESY/ERDMAN/samoubijca.txt , наблюдавшему становление нового строя:

Егорушка. Между прочим, при социализме и человека

не будет.

Виктор Викторович. Как не будет? А что же будет?

Егорушка. Массы, массы и массы. Огромная масса масс.

В случае с тоталитаризмом язык описания оказался полностью адекватен предмету описания, требующему порой не рационального объяснения, а интуитивного понимания слабо верифицируемых причинно-следственных связей.

Применение термина «тоталитаризм» ограничено иудео-христианской цивилизацией и теми нациями, которые совершили попытку выхода за пределы ее ценностной системы. Речь идет о нескольких европейских странах, которые за последние сто лет, начиная с 1917 года, устанавливали атавистические режимы, возвращавшие их не в средневековье, а в первобытность. При этом использовались различные идеологические построения, не мешавшие эстетическим, а порой и временным политическим сближениям.

Для классиков тоталитаризмоведения предмет их исследования был внешним. Ханна Арендт опубликовала свой классический труд «Истоки тоталитаризма» в 1951 году, когда нацистский режим уже рухнул, а о советском у нее были весьма туманные представления. Ино дело – те, кто жил и работал в России и нацистской Германии. Варлам Шаламов говорил:

«В каком-то смысле писатель должен быть иностранцем в том мире, о котором пишет он… Нельзя рассказать хорошо о том, что знаешь близко 5 5 http://shalamov.ru/library/25/1.html .

И тем не менее, самому ему удалось, как и Надежде Мандельштам, особенно во «Второй книге», хотя сохранение своей инаковости, чужеродности внутри тоталитарного организма почти невозможно. Самое главное, как показывает опыт двух названных людей, – не возлагать никаких надежд на тоталитарную власть. Это отличало их и от Михаила Булгакова, справедливо названного Надеждой Яковлевной «дурнем», и от Солженицына с его обращением к вождям.

Стать «иностранцем» значит либо не допустить отождествления с тоталитаризмом, либо растождествить себя с ним. Полностью, без изъятий и исключений, с ясным пониманием несовместимости собственной личности с общественным устройством. Начинать приходится с понимания, что тоталитаризм не есть нечто вовне лежащее. Это нечто во мне живущее. В центре внимания тех, кто стремился стать «иностранцем», иным, не имея возможности перемещения в иное пространство, стратегия личности в условиях, исключающих все личностное и индивидуальное.