Василий Храмцов - Записки редактора. Наблюдения в пути от журналиста до главного редактора

Утром я отправился по направлению к буровой вышке. Теперь уже знал, что никакого крупного месторождения в этих местах не открыли и никто никакую технику в эти края не гонит. В конце села встретил знакомого казаха, с которым ехал на дрожках.

– Как ночевал, Сергей? – спросил он. – Зайди в дом, покушай сурпу, из твоего селезня сварили. Птицу уже съели, а сурпа еще есть.

Женщина поставила передо мной миску с супом и хлебницу. Оказалось, что «сурпа» – это густой суп с пшеном. И очень вкусный.

Попрощавшись, вышел за околицу. Навстречу мне человек в комбинезоне. Им оказался буровой рабочий Иван Проскурин. Отстояв суточную смену, он возвращался к себе в деревню на отдых. Присели, покурили.

– Никакой перспективы у этой буровой бригады нет. Вышку скоро будут демонтировать. На этом разведка заканчивается. Так что скоро я останусь без работы. Поворачивай обратно, будешь мне попутчиком.

Чем хороши казахские степи, так это расстояниями. Домой Ивану предстояло идти всего-то двадцать километров. Жил он в небольшой деревне, населенной русскими староверами.

– Переночуешь у меня. В баньку сходим, жена должна натопить.

Делать нечего, отправился я в обратный путь. Шли вдоль берега неширокой, но бурной от весенних вод речушки. Иван достал из зарослей тальника удочку, вынул из рюкзака банку с червями и приступил к рыбалке. Я впервые видел такое снаряжение лески. На конце ее был тяжелый свинцовый шарик, а сантиметрах в пяти выше крепился короткий поводок с крючком и наживкой. При таком быстром течении и при такой мутной воде другим способом удить вряд ли бы удалось.

Не прошло и двух минут, как Иван поймал крупного хариуса. Я был увлечен новым видом ужения и легко согласился дать Ивану ружье, а сам уселся рыбачить. Постукивая свинцовым шариком по дну, вдруг ощутил поклевку и сам вытащил упирающегося хариуса.

Иван исчез надолго. За ловлей рыбы я не скучал, но уже начал волноваться. Наконец, охотник явился с пустыми руками. Не нашел он ни уток, ни какой-либо другой дичи. Но у нас была рыба для ухи, и мы бодро зашагали домой к Ивану.

В доме кроме жены было несколько соседок. Головы у всех были покрыты платочками. Иван сказал, что в селе – все до единого – верующие. Он один атеист. Баня действительно была натоплена. Что поразило меня: от каменки, сложенной из кусков плоского песчаника, исходил горьковатый пар. Много повидал я деревенских бань, но никогда не встречался с таким явлением.

На следующий день я добрался до райцентра. Решил зайти в редакцию районной газеты и рассказать о самодурстве Десятника. В редакции застал форменный переполох. Одни куда-то убегали, другие возвращались и вносили крупную рыбу. Что значит, если неподалеку огромное водохранилище! Все были возбуждены. Потом эту рыбу развешивали.

Мне, чтобы не скучал, дали подшивку газеты, и я увлекся чтением.

Газета выходила на русском языке. Короткие заметки, небольшие корреспонденции. Всю прошлую зиму я проходил на занятия в городскую редакцию в школу рабкоров и уже знал многие тонкости газетного дела. Газету в Зыряновске издавал хорошо подготовленный коллектив журналистов. Так что я рассматривал газету с профессиональной точки зрения.

Бросалась в глаза убогая верстка. И почти в каждом материале – грамматические ошибки. Не нашел я ни репортажей, ни фельетонов. Встречались только скучные тексты, которые можно назвать одним словом: «материалы». Создавалось впечатление, что делали газету ленивые, безразличные люди: лишь бы выпустить. Критических материалов вообще не было, не встречалась и рубрика «По следам наших выступлений». После знакомства с газетой пропало всякое желание общаться с кем-нибудь.

Как и обещал, пошел в дом к Кульбмамбетову. Казах встретил меня радостными возгласами, усадил за стол, напоил чаем с молоком. Рассказал, почему он не на работе. Оказалось, что он на пенсии по инвалидности.

– Много лет я проработал на свинцово-цинковом комбинате. Вот и получил силикоз легких.

К вечеру снова отправились на охоту. Но дичи не встретили. В темноте вернулись домой. Я торжественно передал Кульбмамбетову свое ружье.

В Заряновск, чтобы забрать трудовую книжку, возвращался тем же путем – на маленьком двенадцатиместном самолете. Устроился у иллюминатора и любовался пейзажем. Снова пролетали над Бухтарминской ГЭС с ее великолепной плотиной. День был солнечный, воздух – прозрачный. В гористой местности возникло много восходящих потоков. Самолет постоянно бросало в воздушные ямы. От этого всех пассажиров рвало, и они сидели, уткнувшись в бумажные кулечки.

А я под шум мотора, стоя у иллюминатора, напевал песни про «Варяга», про бродягу, который переплыл Байкал. В это время как-то само собой пришел к выводу, что пора принять предложение газетчиков – пойти работать корреспондентом.

Молодой, но уже признанный художник Виктор Фынтынарь по-хозяйски устроился в кабинете Петра Иванова, редактора частной газеты «Мое подворье». Возбужденный, энергичный, весь во власти мечты о славе, о почестях, о деньгах, Фынтынарь стал задавать редактору разные вопросы. Похоже, что решил взять у него интервью. А фактически вел разведку относительно состояния предпринимателя, издателя газеты, к которому он и пришел. Даниил Владимиров «забыл» о встрече, хотя кабинет демонстративно оставил открытым. Дескать, «ждите», буду.

Петр Иванов размышлял в эти нестабильные и неспокойные дни, чем бы выделить в газете «гвоздевые» материалы? Решил, что лучше всего подойдут рисунки. Сам он этим искусством не владел, но очень любил картинки, выполненные карандашом или тущью. Иногда старался их срисовать собственной рукой, чтобы понять, как удается художнику добиться такой проникновенной красоты. В молодости он долго любовался рисунком под названием «Мещеры» в журнале «Огонек». На нем было изображено озеро, нависшие над водой деревья, зеркально отражающиеся в воде, приткнутая к берегу лодка. Было ощущение, что человек только что сошел на берег, оглянулся и увидел всю эту красоту.

Иванов тогда служил в армии и очень тосковал по родному дому, по озеру детства. Почти шестьдесят лет прошло с тех пор, когда он любовался рисунком, а помнит его до сих пор. Вот что значит сила искусства! Он вспомнил однополчанина, художника Вактора Ерофеева, которй также осваивал морзянку в учебном полку связи. Петр высоко ценил оформленные им стенгазеты и боевые листки, но больше всего ему нравились наброски портретов однополчан. Получив специальность радиотелеграфиста, они продолжили служить в разных частях и потеряли друг друга. Даже адресами обмняться не догадались. Но его величество случай помог впоследствии вернуть упущенное…