Дмитрий Ежков - Путин. Почему он стал таким?

В начале 60-х годов в Ленинграде в Басковом переулке жила крыса. На улице заканчивалась хрущевская оттепель, но крыса об этом ничего не знала. Однажды в подъезд вошел мальчик. Они встретились взглядами. Крыса решила не связываться с мальчиком и побежала вверх по лестнице. Мальчик взял палку и погнался за ней следом. Вскоре крыса оказалась на площадке последнего этажа. Мальчик, размахивая палкой, приближался. Крыса заметалась: бежать ей было некуда. Тогда она развернулась и отважно бросилась в атаку на своего преследователя.

«Это было неожиданно и очень страшно. Теперь уже крыса гналась за мной. Она перепрыгивала через ступеньки, соскакивала в пролеты… Там, на этой лестнице, я раз и навсегда понял, что означает фраза «загнать в угол», – спустя десятилетия напишет повзрослевший мальчик в своих воспоминаниях.

Крыса та давно издохла. Мальчик вырос и превратился в Президента России Владимира Путина. И только вопрос – что делать тому, кого загоняют в угол, не потерял актуальности.

Активный интерес к личности Путина возник осенью 1999 года, после его назначения премьером «с перспективой». Разумеется, о существовании Путина народные массы знали и раньше. Но знали не столько как личность, а скорее как фамилию, которая звучала в сочетании – то с Администрацией Президента, то с ФСБ. Массы хотели знать, а окружение Путина хотело рассказать, потому что одним нужно было выбирать другого. В середине осени мне, бывшему питерскому журналисту, предложили написать большой материал о Путине – о его петербургских корнях и истории политической карьеры.

Я не был знаком с Путиным близко, но несколько раз имел возможность наблюдать его в ситуациях для него сложных, почти критических. А именно в таких ситуациях, как известно, лучше всего проявляется характер и позиция человека. К тому же, занимаясь в Питере журналистскими расследованиями, я неоднократно касался тех же тем, которыми по роду своей службы занимался и председатель Комитета мэрии Петербурга по внешним связям. Одним словом, я имел о Путине заочное представление и видел, что называется, вблизи.

К декабрю 1999 года материал под названием «Чужой» был готов. Несмотря на то, что к тому времени Путин уже три года жил в Москве, мне он казался лицом, чуждым московской тусовке, не вписанным в ее интерьер. Первым делом я, разумеется, отвез материал в Питер и показал людям, которые и сегодня входят в ближний круг Президента. Материал был одобрен, и я передал его в аппарат правительства – людям, которые должны были участвовать в раскрутке имени будущего преемника. Те, в свою очередь, передали материал в «Огонек». Он был заверстан и полностью подготовлен к печати.

Наступил Новый год, а вместе с ним и главное политическое событие Миллениума – уход Ельцина в отставку и передача полномочий Путину. Вскоре после Нового года мне перезвонил ответственный секретарь «Огонька» Сергей Козицкий и сказал, что материал с печати снят по звонку из Кремля.

– А кто снял? – поинтересовался я.

– Главному звонил Громов, пресс-секретарь президента, – ответил Сергей. – А кто принимал решение, мы не знаем.

Тогда я набрал заветный петербургский номер, объяснил ситуацию и через несколько дней уже сидел в кремлевской приемной Игоря Сечина, который следом за новым назначением Путина возглавил его личную канцелярию.

Сечин назначил встречу на семь вечера. В приемной вместе со мной сидели несколько человек, в который раз перечитывая табличку, запрещавшую пользоваться мобильными телефонами. Часам к девяти в приемную заглянул Грызлов. Он был только что назначен лидером «Единой России». Я помню свое удивление от того, насколько живой человек не соответствовал его телевизионному образу. Сдержанный и корректный на экране, в жизни Грызлов не мог скрыть гордости от своего нежданно-негаданного возвышения. Даже не взглянув на собравшихся, он остановился посреди приемной.

– Игорь Иванович на месте? – поинтересовался он у секретаря.

Получив отрицательный ответ, Грызлов чинно удалился.

А мы продолжали ждать. Сечин приехал часам к десяти. Он безнадежно обвел глазами собравшихся, выяснил, кому и что от него нужно, и каждому повторил практически одну и ту же фразу, предложив встретиться на следующий день в то же время.

На следующий день ситуация практически один в один – только уже без – Грызлова, повторилась. На третий день я знал в деталях каждую пуговицу на одежде собравшихся там людей. И они на моей – тоже.

– А мы с вами все сидим, – сказал мне приятного вида человек, когда третий вечер нашего совместного ожидания подходил к концу.

– Да, у нас тут клуб любителей Игоря Сечина, – попытался пошутить я.

Мой собеседник кинул на меня быстрый внимательный взгляд и немедленно замолчал. Мне стало неловко за некорректную шутку. Через пару недель человек из приемной превратился в министра сельского хозяйства Алексея Гордеева.

Главный путинский оруженосец принял меня уже в одиннадцатом часу вечера. Скорее всего, я видел Сечина раньше, в Смольном, но совершенно не помнил его по Петербургу. Как, впрочем, и он меня тоже. Я с интересом рассматривал его и вновь поймал себя на мысли, которая впервые появилась у меня еще в Питере: даже не харизматичный по природе своей Путин все-таки на голову выше людей, которые окружают его ежедневно. Вот этот коренастый подвижный человек со стриженой квадратной челкой и был тем всесильным и таинственным Сечиным, который мог если не все, то почти.

Сечин вставил дискету в компьютер и при мне тут же прочитал материал.

– Ну, что касается взаимоотношений Патрушева и Степашина, тут не совсем верно, – произнес наконец Сечин.

– Поправим, – с готовностью ответил я.

– А все остальное вроде ничего, – добавил Сечин.

– Дело в том, – перешел я к сути дела, – что кто-то из Администрации остановил публикацию материала. Я, собственно, пришел не с претензиями, а всего лишь хотел понять: кто и по какой причине?

Сечин снял трубку внутреннего телефона. Через пять минут в кабинет вошел Громов, пресс-секретарь Президента. Сечин даже не предложил ему сесть. Громов стоял посреди кабинета, а мы оба сидели. Я понял, что моя карьера политического журналиста на этом бесславно окончена: ни один человек – а тем более из коридоров власти – никогда не простит такого унижения.

Передавать разговор Сечина и Громова смысла нет. Да я его и не помню. Разумеется, Громов не ответил на главный вопрос: кто и по какой причине.