Алла Лейвич - Блудная дочь. Исповедь московской путаны

– Почему ты не сбрила волосы? – воскликнула одна из «выбранных» девушек, случайно забежавшая в ванную, когда я там подмывалась, увидев буйную растительность у меня между ног. – Сейчас же сбрей! Сумасшедшая!

Я растерянно хлопала на нее глазами. Мне никто не сказал, что ТАМ нужно сбривать.

– Но… у меня нет бритвы, – испуганно сказала я.

– Черт… ладно, подожди, я сейчас.

Она убежала и почти тут же вернулась, держа в руках одноразовый станок.

– На, и быстро. Клиент ждет.

Легко сказать, «быстро»… Во-первых, мне было ужасно стыдно, что вот так все получилось. Я чувствовала себя виноватой, хотя понимала, что в данном случае вины моей не было никакой. Во-вторых, это было впервые. Торопясь, я наделала целую кучу порезов. Эти порезы впоследствии стоили мне раздражения, с которым я безуспешно пыталась бороться в течение нескольких месяцев, пока не махнула рукой и не позволила своей поросли расти, как ей вздумается.

В спальню я пришла самой последней. К этому времени все были заняты. Марина, напоминающая чем-то пантеру, сидела в ногах у голого водителя и тихо переговаривалась с ним. Миша, в отличие от него, был одет и сидел в отдельно стоящем кресле. Он никого не подпускал к себе, предпочитая наблюдать за нами со стороны. Даже Оксана, которую он выбрал основной «жертвой» для себя, должна была сначала обслужить Васю.

Девушки выкладывались на полную катушку. Я нигде больше не видела такой самоотдачи, как там. Каким образом администрации удалось так здорово натаскать «персонал»? Не представляю. На всю жизнь врезалась в память картинка: Олеся лежит на спине, Василий со всей дури вгоняет ей в анус свой действительно огромных размеров член, а она улыбается. Улыбается!

Через несколько дней не выдержала, спросила ее об этом.

– Неужели нравилось?

– Дура, – беззлобно ответила девушка. – Боль была адской. Но у меня правило: чем мне больнее, тем шире я улыбаюсь.

Как мне потом пригодился этот урок!..

В первые минуты я впала в состояние, близкое к шоку. Шокировало и завораживало все. От обилия обнаженных, лоснящихся от пота, тел мутило. Запах… Что-то непередаваемое. Пахло вином, и потом, и чем-то еще, мускусным, сладковатым… Голова закружилась. Я перестала соображать.

– Ты и ты лесбис, – указав на меня и Таню, вдруг сказал Миша.

– Полиночка, деточка… – подойдя ко мне, ласково проговорила она. Я растерянно уставилась на приблизившуюся ко мне Танюху. Все еще ничего не понимая, я позволила ей увлечь себя на кровать, и только тут до меня дошло, чего от меня хотят.

– Имитируй, слышишь! Двигайся, не лежи бревном! – уже шепотом и совсем другим тоном пыталась помочь мне партнерша. Я не слышала больше половины того, что она мне говорила, заливаясь стыдом и отрешенностью. Я не понимала! И делала все слишком всерьез…

– Двигайся же, ну! – подгоняла меня партнерша.

Я старалась. Тогда я еще не знала, что мужикам куда важнее пластика, игра двух тел, чем настоящий лесбийский секс. Вместо того чтобы все силы и внимание направить на красоту движений, я отдавала их преодолению отвращения. Я все делала слишком всерьез…

Восемь часов. Восемь часов длился этот кошмар. Чтобы не сойти с ума, я запретила себе думать. Вспомнилась Скарлетт О'Хара: «Я подумаю об этом завтра». Вот и я так… завтра.

Видимо, меня сам Бог хранил. То, что мне не достался в тот день мужчина – можно назвать чудом. Спасибо Мише – пожалел девочку. Ведь если бы на меня выпала хоть половина того, что испытали на себе девушки… Не знаю. Даже представить боюсь, к каким психологическим проблемам это могло привести. Впрочем, бесследно все равно не прошло: именно тот день поставил жирную точку на моих бисексуальных фантазиях. Отныне я знала, что точно не лесбиянка.

Хотя не все было так мерзко. Помню, в какой-то момент башню сорвало, и дальше уже была не я. Вернее, была другая я. Этой другой все было в кайф. Она захлебывалась в разврате, хотела еще и еще…

Я занималась сексом по очереди со всеми девушками, брала в рот мужские члены, одинаково ласкала и мужские, и женские тела, и все удивлялась тому, какой же этот Миша выносливый. Прошло уже столько времени, а он так ни разу и не кончил, хотя перепробовал всех, кто был в той комнате (кроме меня), и во все отверстия!

– А чему ты удивляешься? – сказала мне сутулая Таня, когда я позже спросила ее об этом. – В тот раз мы еще быстро закончили. Кажется, даже в трое суток не уложились. Обычно, если Миша приезжает, то это дело затягивается на несколько дней, а то и на всю неделю. Разврат по полной программе. Все точки съезжаются. Деньги рекой льются, у него их немерено. Может себе позволить. Мужик-то вообще он хороший и жену свою любит, только проблема у него – кончить никак не может. И не кончить не может, потому что член столбом стоит. Говорят, это у него после «Виагры» началось, в свое время увлекался, видимо.

…Меня отпустили через восемь часов. Другие девушки, как и предполагалось, «работали» почти трое суток.

Когда мы встретились, Оксана была вне себя от ярости.

– Забрали! Все! До копейки! Сволочи! Ненавижу!!!

– Что случилось? – спросила я.

– Видела, Миша на стол конверт положил, когда еще ничего не было?

– Ну, – все еще не понимала я.

– А потом Светка пришла – помнишь? Типа, вино принести и посуду грязную убрать – было?

– И что?

– А то, что вместе с посудой она и конверт прихватила! А там каждой по пятьсот долларов было на чай! Не считая тех десяти тысяч, которые Вася принес. Ненавижу!..

Оксана в бессилии отвернулась к окну.

– Уйду отсюда, – уже тихо, с какой-то отчаянной обреченностью заговорила она. – Пусть давятся. Не могу здесь. Обидно, Оль. Обидно. Здоровье свое положишь, личную жизнь коту под хвост – а зачем? Вот зачем, а?

Я не знала, что ей сказать. Так и стояли молча – Оксана, отвернувшись к окну, и я, бессмысленно теребя в руках какую-то бумажку, – за ней.

Дверь бесшумно «отъехала», и в комнату вошла помощница администратора, Вика – молодая, но весьма вредная девица. Из-за ее характера мы боялись ее больше Светланы.

– Оксан, тебя Света зовет, – сказала она. – Поговорить надо.

Девушка медленно повернулась и посмотрела Вике в лицо. В ее глазах стояла такая боль, что даже совсем стороннему человеку от такого взгляда сделалось бы невыносимо. Не знаю, почувствовала ли хоть что-нибудь Вика, но вида она, во всяком случае, не подала.

– Что стоишь-то? – грубо спросила она. – Идем.

Оксана ничего не сказала, и они молча вышли.

Девушка вернулась довольно быстро – бледная, как полотно.

– Ты чего? – робко спросила я. – Что с тобой?

Оксана ничего не могла сказать – ее трясло. Было видно, как она из последних сил пытается совладать с собой. Как-то механически, бездумно девушка стала укладывать в пакеты вещи.