Array Сборник статей - Музей как лицо эпохи. Сборник статей и интервью, опубликованных в научно-популярном журнале «Знание – сила»

Конечно, слобода все равно появилась, стала многолюдной – народ из-за рубежа подъезжал беспрерывно. Росли дома, разбивались сады, мостились улицы, появлялись и церкви, только совсем иные, чем их принято теперь представлять: богослужения для всех вероисповедований шли в самых обыкновенных домах, без колоколов и без органов. Этому искренне изумляются все современники, приезжие с Запада. Но чему, собственно, удивляться: в таинственную и непознанную страну выбрались люди, больше надеявшиеся на себя, чем на бога. Благочестие было для них пустой, хоть и обязательной проформой.

Ну, хорошо, допустим, впечатления путешественников носили случайный характер, а городские переписи? Переписи Немецкой слободы с завидным упорством утверждают, что органистов среди ее жителей не было. Вот случайный документ. В 1671 году в слободе задерживаются бродячие музыканты, на допросе они показывают, что они люди (значит, крепостные) бояр Воротынского и Долгорукого и с разрешения своих господ ходят по домам и играют «в арганы и в цимбалы и в скрипки и тем кормятся». Для перевозки «арганов» им требовались подводы с лошадьми. Сомнений не могло быть: Немецкая слобода не имела ни собственных органистов, ни даже инструментов.

И все-таки, думая об органе, представляешь себе только Западную Европу, а ведь это опять традиционное представление, и оно снова не уживается с фактами. Древний Рим – вот родина органа! В начале нашей эры он не имел ничего общего с христианской церковью. Напротив – впервые, скрывавшиеся еще в катакомбах адепты нашей эры ненавидели орган. Он воплощал в себе для них все богатство чувств и ощущений, жизнелюбия последних язычников. Прошло несколько веков, и интерес к органу возродился в Византии.

Усовершенствованный руками византийских мастеров, орган победителем возвращается в Западную Европу – Италию, Германию, Францию. Но до XIV столетия пальма первенства принадлежит Византии и только ей. Может быть, оттуда орган попадает на русские земли? И потому-то русская церковь не связывает его с католицизмом и вообще влиянием Европы? Правда, у нее свои счеты с инструментом. Но это уже совсем другие счеты:

– писал в XVII веке один из первых русских драматургов Симеон Полоцкий. «Играти в органы» значило по-русски веселиться, радоваться, отдаваться не связанным церковной уздой чувствам.

И вот отсюда-то совсем нелегкая и непростая судьба органа на Руси. Конечно, многое, еще очень многое неизвестно и непонятно. Как впервые пришел в Россию орган в те далекие века и какой именно это был век, как он приживался на новых для него землях и, не ограничившись княжескими теремами, разошелся среди народа? Как все это было? Где и у кого учились первые органисты? Нелегко установить любой свершившийся факт – слишком скупа Древняя Русь на документы, слишком немногословны летописцы. Где уж тут узнавать отдельные обстоятельства.

Известно только, что наряду с многоголосными органами широкое распространение имели и так называемые портативы, уменьшенные их издания, инструмент, который музыкант мог поставить себе на колено или повесить через плечо.

И как много должно быть в стране органов, как велика привязанность к ним, если… в 1551 году церковный собор осуждает скоморохов-органистов. Слишком много их развелось, слишком часто звучит органная музыка – на всех свадьбах, празднествах, народных гуляньях. Но уже при Борисе Годунове открывается Потешная палата, и первое развлечение в ней – орган.

Умирает первый царь из Романовых. Его сын Алексей Михайлович очень молод, влияние перехватывают церковники, и орган тут же замолкает. Но первые победы на западных землях, укрепление царской власти – и снова расцвет органной музыки. И снова все повторяется, умирает Алексей Михайлович – снова слишком молод сменивший его на престоле сын, а церковники не дремлют. Потому-то и оказываются ненужными меры предосторожности, принятые Репьевым. Все новое правление никто не проявляет никакого интереса к органу. И давно никто не охотится за органистами… Вскипали волны церковной реакции – ему приходилось потесниться, отступить, опадали – он снова занимал свое привычное почетное место.

С приходом к власти малолетнего Петра возвращаются из опалы и орган и боярин Матвеев, с великими почестями доставленный в Москву. Но призрак прошлого недолго страшит Репьева. Наступающая развязка не уступает по своей стремительности хорошему кинорепортажу. 27 апреля 1682 года Петр провозглашен царем, 11 мая Матвеев убит стрельцами во время вспыхнувшего бунта, в Кремле, на глазах многотысячной толпы.

А орган – орган возвращает свои былые права, начинает на нем играть и Репьев. Только что в жизни повторяется? Орган снова свободен, никто против него не выступает, но исподволь, вначале совсем незаметно, что-то в музыкальной жизни начинает меняться. Что именно и почему? Разве может на это прямо ответить архив? Тут становится в дворцовом штате больше исполнителей на духовых инструментах, там покупается больше труб, здесь ведомость говорит об оплате занятий на валторне и гобое. Но последний и окончательный удар наносит органу страшный московский пожар 1701 года.

Летописная запись звучит, как былинное сказание, «1701 года июня, в 19 числе, в 11 часу в последней четверти учинился пожар в Кремле города… И разошелся огонь по всему Кремлю, и выгорел царев двор весь без остатку, деревянные хоромы и в каменных все, нутры и в подклетах. И Ружейная полата с ружьем, и мастерские государевы полаты; и на Москве-реке струги и на воде плоты и Садовническая слобода без остатку погорели. И того дня было в пожар в Кремле невозможно проехать на коне, ни пешком пробежать от великого ветра и вихря; с площади подняв, да ударит о землю и несет далеко, оправиться не даст долго; и сырая земля горела на ладонь толщиною».

Выгорел Кремль, царские и боярские дворы – а было их там немало, – в пламени пожара погибли многие органы и мастерская, где их делали и чинили. Конечно, органы были хорошо известны и в других русских городах, но все же их центром оставалась Москва. Теперь же именно здесь надо было начинать все с начала, но этого как раз и не произошло. Кипучая суматошная жизнь петровского двора – все время в разъездах, все время на колесах – не допускала и мысли о перевозке громоздких, требовавших специальной заботы и обслуживания инструментов. Мастерскую не стали возобновлять, никто не заказывал новых, да и не берег старых органов. Погибли многие инструменты, принадлежавшие попавшим в опалу боярским семьям. Спрос на них постепенно сходит на нет. Потому и позднейшие переписи перестают упоминать, что был мой Василий Репьев когда-то органистом. Первый раз он отказался от органа сам, второй это сделала за него, и уже окончательно, жизнь. Подходил к концу век органов.