Александр Шуйский - Все о мире Ехо и немного больше. Чашка Фрая

– Идеальный читатель – это, конечно же, тот читатель, чья жизнь изменилась от прочитанного. Неважно, как именно, неважно, до какой степени. Если читатель прочитал про яблочный пирог и пошел его печь, это тоже годится. Просто в такие моменты (то есть, когда под влиянием текста совершаются поступки) строятся мосты между несбывшимся и сбывшимся. А иногда даже между невозможным и произошедшим, всякое бывает.

А литература (по крайней мере, та ее часть, которая интересует меня) – для этого.

– Когда речь заходит о читателях, я всегда первым делом вспоминаю драму «Враги» Яромира Хладика. Ну, то есть, строго говоря, не саму драму, а рассказ Борхеса «Тайное чудо», персонаж которого, приговоренный к расстрелу, сокрушается, что не дописал еще два акта драмы «Враги», просит у Бога год, чтобы закончить работу, и получает его. Расстрел при этом не откладывают, просто последняя секунда жизни в восприятии Хладика растягивается на год, и автор волен сколько угодно дописывать, переделывать и править свой текст. «Он трудился не для потомства, даже не для Бога, чьи литературные вкусы были ему неведомы. Неподвижный, затаившийся, он прилежно строил свой незримый совершенный лабиринт», – пишет Борхес.

Так вот, мой идеальный читатель – тот, кто понимает, зачем Яромир Хладик дописывал и доводил до совершенства эту свою чертову пьесу.

– Еще мой идеальный читатель – тот Бог (та версия Бога), к которому можно обратиться с такой вот дурацкой просьбой и получить согласие.

– Борхес, кстати, тоже мой идеальный читатель. И не только потому, что умер задолго до того, как мне пришло в голову что-то написать. Хотя это, безусловно, прибавляет ему очков.

– Но гораздо важнее, что я его люблю. Мой идеальный читатель – каждый, кого я люблю. Не обязательно всю жизнь, можно всего пять секунд. Любовь всяко вне времени и измеряется точно не им.

– …У моего идеального читателя карие глаза, коротко стриженные темно-русые волосы с проблесками ранней седины, рост 178 см., вес 71 кг. Ему тридцать четыре года и восемь месяцев. Он живет в Мичигане.

Ясно, что это описание может быть заменено любым другим без какого-либо ущерба для смысла сказанного.

– Потому что идеального читателя, как уже было сказано, не существует.

– Но это совершенно не мешает ему быть.

Прежде всего, обе книги под этим заголовком – «Возвращение Угурбадо» и «Гугландские топи» – о смерти. Вернее, даже не так: об умирании. Смерть как таковая – не самая худшая штука, а вот умирание как процесс не обрадует никого. Особенно от таких вещей, которые приходят в этих книгах в виде смерти.

Герои этих книг теряют тело. И те, кто попал под действие эпидемии, и Теххи, и даже теплая компания вампиров, засевшая на задворках каторжной тюрьмы: совершенно понятно, что их тело – скорее видимость, чем настоящая плоть, они действуют сознанием куда более внятно, чем физикой.

(При этом колдун Угурбадо расселяется на два тела разом – и всякое его умирание служит ему на пользу, а не во вред, и только от мертвецов он может принять исключительно смерть, а не силу.)

В этих двух книгах не просто много смертей. В них человек вольно или невольно вынужден так или иначе наблюдать собственное умирание – все, вплоть до коменданта Нунды и самого Макса, который вполне вознамерился остаться в том самом болоте, в которое завел коменданта.

Эти книги полны телесности. Страха утраты этой самой телесности – какой бы она ни была, – и медленного, слишком медленного сбывания этого страха.

И вот что мне любопытно. Как связаны телесность и магия?

Ведь насколько по-разному колдуют все маги в Ехо – в зависимости от того, насколько явна их телесность. Джуффин, который, скорее всего, давно уже не имеет человеческого облика, колдует, как свистит. Он смеется, он дурачится, он получает огромное удовольствие. Иногда настолько явное, что за ним теряет суть того, что происходит, слишком увлекаясь процессом.

Кофа – самое плотское существо из всей компании, – колдует обыденностью. Простые волшебные вещи – это о нем. Он курит трубку, он проводит руками по лицу, он появляется в нужном месте в нужное время, информация – очень большая часть его магии.

Магия Лонли-Локли в огромной степени опирается на то пространство, которое он занимает. Именно колдовать ему приходится не так уж часто – как правило, достаточно присутствовать. Он колдует как дышит в буквальном смысле этого слова.

И только Максу необходимо передвигаться, причем очень часто – на очень значительные расстояния. Самое серьезное его колдовство совершается им на ходу, особенно когда ему необходимо кого-то вывести, недаром он едва не гибнет, когда по глупости берется кого-то не вывести, а завести, то есть делает жест, абсолютно противный его природе.

Макс колдует ногами.

Пожалуй, цикл Ехо – самая разнообразная в смысле магии книжка. Один волшебник здесь так же не похож на другого, как не похожи между собой художники разных школ.

В мире Гарри Поттера, к примеру, волшебство более-менее универсально, оно гораздо больше похоже на вождение автомобиля, чем на живопись.

В мире волшебника Земноморья – тоже очень мало что зависит от личной склонности мага, выпускники острова Рок точно так же «сертифицированы», как и выпускники Хогвартса.

Мне всегда представлялось, что настоящий, действительно сильный маг вовсе не пользуется словами, снадобьями или, упаси Боже, волшебной палочкой. Что он действует всем телом разом, всем собой, внося в пространство сбой или поправку, называйте как хотите – которая расходится от него кругами во все стороны разом, все шире и шире, меняя мир навсегда.

Что это всегда усилие, причем не менее физическое, чем на более тонких уровнях.

Что магия идет от него, как звук, как свет, как музыка. Как невидимая взрывная волна. Что если и есть жест в этом движении, то это жест-фиксация.

Если бы я мог колдовать, самые сложные штуки я делал бы, покрепче обхватив себя руками и привстав на цыпочки.

Вопросов по книге всего два, потому что это очень большие вопросы.

Вопрос читателя:«Расплата», ожидающая Макса за переселение в наш мир членов Ордена Долгого Пути, – она уже наступила, еще наступит или вообще давно в прошлом (до событий этой книги, почему бы нет)?

М.Ф.: С таким же успехом можно спросить, какой будет расплата ветра за то, что он хлопнул чьей-то форточкой и разбил стекло (ну или просто страшно выл в печных трубах, доведя до предынфарктного состояния дюжину нервных старушек). Правильный ответ: да не будет никакой расплаты. Хотя стекло стоит денег, а у старушек были другие планы на выходные.