Вадим Верник - Книга победителей

– Элина Авраамовна, у вас такая замечательная улыбка. Глядя на вас, понимаешь, что красота созвучна внутренней гармонии.

– Вы знаете, конечно же, природа имеет значение. Но я помню, как мама говорила мне: «Никогда, никому и ни при каких обстоятельствах ты не имеешь права ни сказать, ни сделать ничего плохого». Я думала, почему она мне это говорит, я никому не собираюсь делать ничего плохого. Я всегда кого-то защищала, кому-то помогала. А когда началась война – мне было 13 лет, – я решила, что должна идти помогать родине, и я пошла. И с тех пор так оно и идет: я не чувствую никаких трудностей в этом плане. Трудной была война.

– Удивительно, что вы закончили медицинский техникум, а не сразу пошли в актрисы.

– Да, закончила. Я работала во фронтовом госпитале. Видела, что делают врачи. В ноябре 44-го, когда кончилась моя война, когда наши пошли за рубежи, за границу, мы поехали в Киев. Но наш дом попал под бомбы, и мы уехали в Нежин. Я говорю «мы», потому что была моя мама и маленькая сестричка. Я пошла в медтехникум, так как имела право поступить хоть на второй курс, без экзаменов, как участница войны. Меня приняли.

– Хотели быть врачом?

– Когда началась практика, я поняла, что не смогу. Был такой случай. Практическое занятие по хирургии. У больного опухоль, которую нужно было ликвидировать. Хирург дал наркоз – маска и хлорэтил. Человек захрипел и умер. Я пошла домой и подумала: «Как же так, не на фронте, не от ран, не от кровопотери, не от того, что болезнь… Всё, человека нет…» И я решила, что не смогу, но надо было закончить техникум, и я закончила его с отличием.

– А зачем, если вы понимали, что перспективы нет?

– Я такой человек. Всё всегда должна доводить до конца.

– Отличное качество.

– Я прошла войну, там взрослеют в один день.

– А как началась ваша актерская история?

– Я поняла, что не смогу стать врачом, а больше я ничего не умела. В самодеятельности что-то делала, пищала что-то.

– Это во время учебы в медицинском?

– Да, у нас был кружок. Мне говорили друзья, что у меня талант.

– И эта вера привела в театральный?

– Нет, папа не пустил. Он поехал со мной в Киев. Директор театрального института, улыбающийся, вежливо спросил: «Чем могу быть полезен?» И я услышала от папы: «Объясните, пожалуйста, моей дочери, что ей в вашем институте делать нечего». Я убежала. И вечером сказала отцу: не буду учиться нигде. Хорошо, сказал папа, поедем в Германию – там он служил. И забрал нас в Дрезден. Через три месяца его перевели в Вильнюс, они с мамой поехали туда, а я с сестрой – в Нежин. И я поняла, что надо учиться. Единственный институт, который был в Нежине, – педагогический. Поскольку я занималась в балетной школе, я начала вести там танцевальный кружок. Мы выступили на олимпиаде и получили первое место, а я – премию, путевку в дом отдыха работников искусств. Там одна актриса сказала мне: «Деточка, а ты где учишься?» – «В педагогическом». – «Тебе в театральный надо». Всё, этого было достаточно. Это же актриса Театра имени Ивана Франко сказала! Я приехала в Киев сдавать экзамены. Поступила сразу, но я хотела на кинофакультет, а меня приняли на театральный, украинский.

– Во время учебы ваш нрав стал мягче?

– Как сказать? Конечно, кому-то я не нравилась. С мальчишками у меня были вообще сложные отношения.

– Вы же раньше, наоборот, с ними ладили.

– Я была хорошенькая, но умела дать отпор.

– Как?

– Ну как, руками или ногами. (Улыбается.) Это я умела.

– Наверное, вас боялись.

– У нас были разные люди, и время было тяжелое – тогда искали космополитов. Меня на комсомольском собрании обвиняли: «Она не хочет танцювати с Ванею Марушко – от него, видите ли, деревней пахнет». А от него не деревней, а по́том несло. И я сказала, что не буду с ним танцевать. И всё. Было тяжёлое собрание, до трех часов ночи, и решение – исключить меня из комсомола и просить дирекцию исключить из института.

– Вот так сурово.

– Не исключили. В райкоме комсомола попросили: «Ваш комсомольский билет!» А я сказала, что в руки его не дам. Я его получила на фронте.

– Какой характер. Огонь! Мне кажется, вы не из тех, кто ждет у моря погоды.

– Нет.

– А вообще когда вы поняли, что бездействие губительно?

– В самом раннем возрасте. Мне всё доставалось трудно, всего надо было добиваться. И учиться на отлично, и дежурить по ночам в госпитале. И перебарывать страх и слабость, когда видела отрезанные руки и ноги в операционной. Меня вызывали в операционную, когда надо было определить группу крови. Я выходила оттуда, с трудом приводила себя в норму, чтобы не потерять сознание. Мама в детстве мне говорила: «Доченька, принеси холодной водички из-под крана». Кухня была темная, я в темноте шла, пускала воду, набирала маме воды, приносила. Меня мама так обучала, чтобы я ничего не боялась.

– Всегда удавалось преодолевать слабость и страх?

– Да, я преодолевала себя… В Донецке стоял наш госпиталь. Черный, обугленный город, шурфы шахт были заполнены трупами. Оставшиеся раненые, какие-то немцы. И я шла, чтобы два часа поспать в постели, – можете себе представить, ночная дорога без единого фонаря, абсолютная темнота. У меня в кармане шинели была заточенная металлическая расческа. Я преодолевала страх и шла…

– Элина Авраамовна, расскажите, как сегодня проходит ваш день?

– Замечательно. Я встаю достаточно рано. Иногда в восемь, иногда в девять, но никогда позже. У меня собачка, пекинес, ей уже 13 лет, она у меня любимая, и о ней надо заботиться. Обязательно немножко занимаюсь. Раньше занималась два часа, у меня было пятьдесят восемь упражнений…

– Потрясающе!

– С годами стала уменьшать нагрузку. Но что-то все равно делаю, есть тренажеры, занимаюсь на них. Теперь есть компьютер, и я узнаю все, что мне хочется знать. Радио, телевизор, Интернет – все у меня есть.

– Не сочтите за лесть, но я смотрю на вас и любуюсь вами. И многие, услышав, с кем я собираюсь встретиться, восклицали: я так люблю Быстрицкую!

– Это очень приятно, что меня любят.

– А вы ощущаете такое отношение зрителей?

– Конечно. Не так давно в Кремлевском дворце присуждали звание «Человек года» – тем, кто прошел войну и помогал людям. И я должна была вручать награду человеку, который спас несколько семей от фашистов. Я вышла на сцену – и весь зал встал. Все шесть тысяч человек. Я до того разволновалась, что не могла начать говорить… Я люблю свою профессию. Безумно люблю. А сейчас у меня случилось такое вдруг… Я стала нужна как исполнительница песен.