Вадим Верник - Книга победителей

– Как вы считаете, режиссерское кресло меняет сознание женщины?

– Мне это режиссерское кресло приносило столько тяжелых, неприятных моментов, что я потеряла все свое здоровье. Каждый раз после очередного стресса, связанного с ситуацией в театре, я понимаю, даже чувствую, как уходит значительная часть оставшегося здоровья. К сожалению, в любом театре есть и должны быть обиженные люди, потому что не все равны талантом.

– Эти обиженные когда-нибудь выступали против вас?

– Нет, но пережила я многое. Даже мой любимейший Гафт, который тоже меня очень любит, много лет назад при молодых, когда Мишка Ефремов и еще кто-то был на сцене, сказал: «Да какой ты режиссер?» Если ему припомнить, он, конечно, скажет: «Галюня, ты что, этого не было!» Тогда я ему ничего не ответила и продолжала репетировать. Так что всякое бывало.

– А сейчас бывает «всякое»?

– А как же? У меня болела душа, когда Марина Неёлова отказалась играть в спектакле «Враги. История любви». Был страшнейший стресс, я даже в больницу попала. А выйдя, встретилась с Катей Половцевой, молодым режиссером, попросила подыскать что-то для Неёловой. Я очень рада, что у неё получилась «Осенняя соната».

– Благородный жест главного режиссера, который умеет подняться над личными амбициями и обидами.

– Возможно. А вот когда я думала о Гафте, о новой роли для него, то вспомнила о пьесе «Игра в джин».

– Кстати, я в школьные годы смотрел «Игру в джин» в Малом театре. Спектакль привезли американцы.

– А как ты думаешь, почему они его привезли?

– Неужели с вашей подачи?

– Конечно. Когда я была в Америке в конце 70-х, решила две недели смотреть в Нью-Йорке только театральные постановки. Короче, я посмотрела там всё, Вадик. Всё, что ты сейчас видишь, всё, что сейчас называют словами «фишки», «креатив», всего этого я насмотрелась на Бродвее в 1978 году. Там было что-то интересное, разумеется, но в массе своей всё это было не гуд. А потом я попала на постановку The Gin Game с оскароносной Джессикой Тэнди и Хьюмом Кронином. Тогда я сказала себе: «Если бы Станиславский открыл сейчас глаза и увидел то, что видела я на этом Бродвее, он бы сам закрыл крышку своего гроба. Но если бы увидел «Игру в джин», то, безусловно, понял бы, что театр есть!» Джессика и Хьюм стали моими большими друзьями – изумительные люди, они ко мне потом приезжали в гости. Они-то и дали мне эту пьесу и сказали: «Делай с ней что хочешь».

– Грандиозно!

– И вот, видишь, я вернулась к этой пьесе. Я думала о Гафте в главной роли, и тут он мне звонит и говорит: мол, мне Ахеджакова принесла одну пьесу, которую ей предлагают сыграть где-то там. Я спросила какую. Когда он мне ответил, я расхохоталась. «Игра в джин»! Тогда я приняла решение как можно быстрее её поставить.

– Интересно, поведение режиссера-женщины как-то отличается от поведения ваших коллег-мужчин?

– Я могу работать терпением, могу долго и ласково объяснять необходимость того или другого шага. Мужчина этого не сделает. Недавно была у меня ситуация: артист, которого я люблю, талантливый, хотел уйти из театра и пришел ко мне на разговор. Это была его личная драма, связанная с тем, что его вторая половина тогда еще оставалась тут, а они развелись.

– И вы по-женски почувствовали эту драму.

– Я это поняла сразу. Я говорю: «Сейчас я расскажу тебе абсолютную правду о себе». И я ему рассказала про свой развод с Женей Евстигнеевым. Я даже прослезилась, и он это видел. Я всё рассказала: и как Женя ушел от меня, когда нашему сыну Денису было два года. И как я металась из Саратова в Москву – это случилось в Саратове на гастролях. И как потом я работала в театре с Лилей Журкиной, к которой Женя ушел, и она вела себя не очень тактично, мягко говоря… И потом я сказала: «Я тебя не отпускаю. Ты будешь, ты можешь, ты должен». И он ответил: «Спасибо, моя мама будет рада».

– Какая щемящая история… Галина Борисовна, мы с вами знакомы давно. Я знаю, что вам никогда не бывает скучно и одиноко.

– Да. Я, слава богу, не депрессивный человек по натуре. Не скажу, что я такой солнечный и розовый оптимист, но если брать два этих понятия – «пессимист» и «оптимист», то я скорее оптимист. Я верю в то, что Господь всё сделает так, как надо. Конечно, бывают моменты, когда я расстраиваюсь. Но в последние годы заплакать для меня – дело очень тяжелое.

– А какое время вы можете назвать самым счастливым?

– (Задумывается.) Если подходить к себе с разбором режиссерским, то я очень интересный типаж. Я благодарна и судьбе, и Богу, и людям. А в целом я не умею фиксировать моменты удачи, счастья. За свою длинную жизнь могу назвать скорее счастливые секунды, дни. Это, конечно, родильный дом номер такой-то, когда сказали, что сейчас мне принесут моего сына. Я ненормальная мать, я это признаю. Я очень люблю маленьких детей, так что сына своего я залюбила.

– Извините, разве у вас было на это время?

– Ну ты же понимаешь, что бо́льшую часть времени наши маленькие дети проводят за кулисами театра… Возвращаясь к счастливым моментам, о которых ты спрашивал: кроме рождения Дениса, это утро в Америке после премьеры спектакля по пьесе Рощина «Эшелон». Я ставила в «Аллей», крупнейшем театре Хьюстона, из Нью-Йорка специально приехали критики, вся театральная общественность. Я была первым советским режиссером, приглашенным туда на постановку. Был триумф. Как это часто пишут в пошлых книгах: «Она проснулась утром и почувствовала себя счастливой».

– Галина Борисовна, насколько замкнуто вы сегодня живете? Бывает желание с кем-то поговорить по телефону просто так, не по делу?

– Нет. У меня на это уже сил не остается. Я уже такая вымученная прихожу из театра, что болтать по телефону нет никакой потребности. Большие тусовки, где, знаешь, по триста-четыреста человек, приемы… Устаю. Для меня самая прелесть, когда собираются максимум человек восемь, когда можно сесть за стол и слышать друг друга, что-то рассказывать. Я горжусь тем, что у меня со многими друзьями Дениса теплые отношения. Я просто обожаю Володю Машкова. Был такой анекдотический случай. Я не смотрела «Ликвидацию» и в какой-то из выходных дней заперлась и сказала, что посмотрю все 14 серий. Закончила в половине первого ночи. И (это только я могу, конечно), не посмотрев на часы, не сообразив, что Машков в Америке, что огромная разница во времени, кинулась ему звонить. Я была под таким впечатлением невероятным. Потом Володя мне сказал: «Я чуть со стула не упал, когда ваш голос услышал». Так что у меня со многими ребятами хорошие отношения. Я уж не говорю про Антона Табакова. Ты прекрасно знаешь, как я к вам с Игорем отношусь.