Вадим Верник - Книга победителей

Второй случай. В 1971-м Евгений Симонов приступил к репетициям «Антония и Клеопатры» Шекспира. В роли Антония – Михаил Ульянов, на роль Клеопатры были назначены две исполнительницы – Юлия Борисова и Людмила Максакова. Репетировала спектакль Борисова, а когда надо было начать репетировать с Максаковой, то Ульянов отказался, сославшись на нехватку своего времени. Так Людмила Васильевна лишилась двух знаковых ролей. Сама Максакова к этой ситуации отнеслась, как говорит она сама, спокойно, – мол, таковы, театральные будни. И все же…

Сегодня Людмила Васильевна плотно занята в вахтанговском репертуаре. Она идеальная актриса для Римаса Туминаса, который сочетает мистику, тайные смыслы и острый гротеск. Максакова любит открытые страсти. И в жизни тоже. А энергии Людмилы Васильевны хватило бы на многих!

Максакова легка на подъем. Как ни позвоню ей: «Я во Владивостоке». Или: «Завтра вылетаю в Казань». Театр Вахтангова сегодня много гастролирует, и Максакова – участница практически всех поездок.

А у нас с Людмилой Васильевной есть своя традиция. Каждый год, летом, мы обязательно встречаемся в Юрмале. Сама она прилетает в Юрмалу в любое время года, как только появляется возможность, – там у нее дом, построенный давным-давно. Для меня Максакова – талисман Юрмалы. Типичная картина: прогуливаюсь по берегу моря, вдали появляется стройная фигура женщины, которая бежит навстречу, – в элегантном спортивном костюме, кедах и бейсболке. Это, конечно, Максакова. Приветливо кивает и бежит дальше, по своему проверенному годами маршруту.

Однажды Людмила Васильевна пришла на нашу с Игорем радиопрограмму «Театральная среда братьев Верников». «Людочка, скажите…» – обратился к ней Игорь. Максакова посмотрела на него с нескрываемым возмущением. Повисла напряженная пауза. «А когда это мы, Игорь…» – начала она, и я подумал, что сейчас Людмила Васильевна выскажет всё, что она думает по поводу такого фамильярного к ней обращения. «…перешли с тобой на „вы“?!» – продолжила она. И в этом вся Максакова!

…В квартире Людмилы Васильевны всё дышит стариной. Картины, гравюры, семейные фотографии, стеллажи с книгами, огромный рояль, которому больше века… Наше интервью, сделанное в 2011 году, началось так, будто мы продолжили беседу, прерванную на полуслове. А после разговора Людмила Васильевна накормила меня вкуснейшим супом и домашними котлетами. И покинул я этот гостеприимный дом в отличном настроении!

– Людмила Васильевна, вы всю жизнь живете в одной квартире, служите в одном театре, замужем за одним человеком больше 30 лет…

– Да. Сама ужасаюсь! (Смеется.)

– Это, наверное, тяга к стабильности и консервативность в одном флаконе.

– Просто мир вокруг нестабильный. Сегодня людям хорошо в компьютере, Интернете, блогах. Мы сами переводим человеческие отношения в виртуальные, не ведая, что творим. Мы теперь боимся людей, а раньше никого не боялись. По крайней мере, нам казалось, что не боимся, хотя нас пугали: мол, придет КГБ, будет плохо. Но люди жили беспечно. Они считали, что милиционер – честный человек, что к нему, как к дяде Степе, можно обратиться, и он поможет, переведет старушку через дорогу, ребенка согреет и накормит… А сейчас если ты к милиционеру обратишься, неизвестно, чем дело кончится.

– То есть консервативность для вас – своего рода щит от внешнего мира?

– Да. Мой дом – моя крепость. У меня есть надежда, что он меня защитит. Всё, что в нем есть, мамина фотография, например, которая вот тут висит. Всё это мои…

– …обереги?

– Называй как угодно. Вот эта лампа, которую маме подарил Михаил Булгаков и не советовал убирать со стола… За этим инструментом Рихтер играл. Вообще всё здесь – рукотворные вещи. Часы, например. На их создание ушло 25 лет. Не так, что сколотил за 2–3 минуты и пошел. Раньше над вещами работали, картины писали подолгу…

– В вашей роскошной квартире несколько лет назад был пожар. Как вы это пережили?

– В тот момент я была счастлива. Я репетировала спектакль с Петром Наумовичем Фоменко.

– Потрясающе! Я спрашиваю вас о том, что вы чувствовали, когда горел ваш дом, а вы отвечаете: «Это было счастье, я репетировала с Фоменко».

– Мы работали на набережной Шевченко, в маленькой «Мастерской», которая не была приспособлена ни для чего. И только гений Петра Наумовича мог создать там театр, и именно там были сочинены лучшие спектакли. А квартира… Ну что квартира? Пришли рабочие, сделали ремонт, а что пропало, то пропало. Хотя сгорела добрая половина квартиры. Но, как ни странно, из маминых вещей огонь не тронул ничего.

– Мистика.

– Да, пламя пошло в другую сторону. Сгорела картина Фалька, которую я очень любила. Она мне досталась от сына Михаила Светлова Сандрика. Когда у него сгорела дача, он пришел ко мне и сказал: «Слушай, такое несчастье…» А я была замужем за иностранцем, и у меня была возможность ему помочь.

– Все-таки удивительно, как спокойно вы говорите о такой драматической истории, как пожар в собственной квартире.

– Мне Фоменко тогда сказал: «Тебе негде жить, живи у меня». У него был маленький кабинет в театре… Мне кажется, что люди, занимающиеся творчеством, видят в нем смысл жизни. И больше ни в чем. Я наркоман, мой наркотик называется «Пэ Эн Эф» – Петр Наумович Фоменко. Мы репетировали спектакль по Маркесу два с половиной года. Какой режиссер будет репетировать с актрисой столько времени?

(После спектакля по Маркесу «Как жаль…» Максакова приняла участие еще в одной постановке театра «Мастерская Петра Фоменко» – «Театральный роман». Это произошло незадолго до смерти Петра Наумовича.)

– Я представляю ваше утро: чашечка кофе…

– Подожди, сначала приходит Верник. И это самое ужасное!

– А что в этом ужасного?!

– Надо ведь подготовиться. Я Верников очень люблю. И папу вашего, Эмиля Верника, тоже. Если бы не он, не знаю, кем бы вы с братом стали. Мы все питаемся нашими корнями: как нас воспитали, так и действуем. Сегодня из-за тебя пришлось встать на час раньше, пропустить занятия в спортзале…

– Да-да, наблюдать ваши пробежки в Юрмале вдоль берега моря для меня уже как медитация.

– Мне надо до поликлиники добежать – это мой маршрут. До цели и обратно.

– Вы при любой погоде бегаете?

– Если дождь, приходится идти в бассейн.

– А вот в детстве у вас был совсем другой «спорт» – вы жили в обнимку с виолончелью…

– Да, у нас, «музыкантов», спорт – это смычок и фортепиано. Работают в основном руки и мозг. А потом я поступила в Щукинское училище, и там была очень серьезная нагрузка. Нам преподавал Виктор Цаплин, знаменитый педагог-хореограф. При нем нельзя было филонить, сделать плохо батман или потянуть ногу вполсилы. Актер должен уметь все. Надо уметь и на коне скакать, и машину водить. Раньше учились-то на грузовиках.