Юрий Поляков - Быть русским в России

Конечно, многие дворяне-шляхтичи, прежде всего выходцы из Русской Литвы, верой и правдой служили империи. Но немало было и тех, кто не смирился с поражением: статские чиновники часто использовали своё высокое положение, тайно борясь за возрождение Польши. Военные при первом возмущении поворачивали оружие против «московитов». Империя защищалась. В Сибири до сих пор живут многочисленные потомки ссыльных поляков, иные из них через столетия пронесли пламенную неприязнь к «поработителям». Сошлюсь хотя бы на одного из таких потомков – Александра Бушкова и его книгу «Россия, которой не было». За это упорство поляков можно уважать, но я смотрю на ситуацию глазами русского человека, озабоченного судьбой государства, созданного моим народом и союзными нам племенами. Чтобы понять, насколько мощной была (да и остаётся) эта неприязнь к русскому миру, достаточно прочесть поэму «Дзяды» Адама Мицкевича (по крови, кстати, литвина, а по-нынешнему – белоруса) Он дружил с Пушкиным, другими светочами русской культуры, но видел в нашей державе абсолютное зло, как впрочем, и сегодняшние польские гости телешоу Владимира Соловьёва:

Кстати, о разветвлённом польском заговоре в верхах писали многие тогдашние авторы, тот же Николай Лесков в своих антинигилистических романах. Основания для опасений имелись: после восстания 1963 года Царство Польское переименовали в Привисленский край, начали крутую русификацию, привилегии отобрали, а ненадёжным ляхам закрыли доступ к военной службе, и они ринулись в чиновничий аппарат империи. К чему я столь подробно останавливаюсь на этом вопросе? Из полонофобии? Полноте, во-первых, нас, слава богу, советская власть воспитала интернационалистами. Во-вторых, моя фамилия «Поляков» явно связана с пребыванием поляков, скорее всего, в качестве захватчиков, в рязанских землях, откуда происходят обе ветви моего рода. Бывая в Польше, я часто слышу: «Пан Юрий, Вы очень похожи на поляка, вам разве не говорили?» Мне даже не раз называли воеводство, где мой фенотип преобладает.

Так что к полякам я отношусь вполне дружелюбно. Но, анализируя причины крушения Российской империи, а потом и СССР, мы часто забываем весьма важный этнический фактор. А разве вековая нелояльность к государству значительной части чиновничества, определяющего внутреннюю жизнь страны, не повлияла на судьбу державы? И совершенно не случайно главным внешним врагом юной Советской России стала возродившаяся Польша, «географическая новость», сразу заявившая права на границы Речи Посполитой от моря до моря. Для полноты картины добавлю, что во время Первой мировой войны царское правительство вынуждено было национализировать банки, заводы и фабрики, принадлежавшие немцам. За что? Очевидно, было за что. Так что большевики лишь использовали опыт предшественников, включая такие жёсткие меры, как национализация и продразвёрстка…

Сознаемся: глухота к опасностям этнического противостояния – результат и царской, и советской идеологии. Первые считали, что конфессиональная принадлежность поглощает национальную самоидентификацию, вторые верили в примат классового самосознания. Ошибались и те и другие. В результате и монархия, и «Совдепия» развалились, как вавилонские башни, едва их строители, утратив общий имперский язык, заговорили на языках своих узких племенных интересов. Мыслящие люди неустанно предупреждали власти предержащие об этой опасности.

Возьмём хрестоматийные стихи Лермонтова «Прощай, немытая Россия». В последнее время, правда, появилась гипотеза, будто строки всего лишь приписываются Михаилу Юрьевичу, а сочинил их совсем другой автор, но мы будем придерживаться классической версии. Обычно на антигигиеническом аспекте разговор об этой инвективе и заканчивается, хотя зарубежные наблюдатели всегда отмечали развитую банную традицию на Руси и удивительную чистоплотность населения в отличие от европейских грязнуль. Однако попробуем взглянуть на знакомые строки иначе:

«Мундиры голубые» – это помним со школы: форма жандармов, которых возглавляли лифляндские немцы Бенкендорф и Дубельт. Свою безопасность царь доверил людям, этнически близким. «Страна рабов» – тоже понятно: крепостное право, ужесточённое в XVIII веке до «рабства дикого», возмущало просвещённые умы. Правда, земледельцы были не свободны тогда не только в России, но и в некоторых других европейских странах, в передовых Северных Штатах вообще лютовало плантаторское рабство. Впрочем, такова наша национальная традиция – особенно остро воспринимать недостатки прежде всего своей Родины. У европейцев иначе: они остро воспринимают недостатки других.

Странная «преданность» народа угнетателям, отмеченная Лермонтовым, укладывается в нашу метафору «завета русского народа с государством», ибо самая жёсткая власть лучше «смуты» или «замятни». Но вот второе четверостишие всегда вызывало у меня некоторое недоумение:

Согласен: человека в действующей армии контролировать и отслеживать труднее. Это хорошо описано во фронтовой прозе. Война делает человека свободнее. Тот же Солженицын так «оторвался» в письмах с фронта, что угодил в лагерь. Я служил в Германии в мирные годы, но знал, о чем можно писать домой, а о чём нельзя. Но вот читаем дальше: «Сокроюсь от твоих пашей…» Почему – «пашей»? «Пашей – ушей»? Но это плохие поэты ради рифмы загоняют в строку случайные слова. У хороших, а тем более великих, – так не бывает. Почему не «сатрапов» или «подручных»? Выскажу гипотезу: Лермонтов проводит параллель с Османской империей, которая славилась своими жестокими политическими нравами и которую называли «больным человеком Европы». Однако подозреваю, поэт имеет в виду не только суровость карательного режима, но и намекает на этническую чуждость правящего слоя Порты народу.

Напомню: элита Османской империи была интернациональной. Она включала в себя представителей завоёванных народов: болгар, сербов, армян, курдов, греков, арабов, грузин, албанцев, евреев и т. д. Главное – не происхождение, а верная и плодотворная служба блистательной Порте. Вспомним, что великий визирь Мехмед-паша Соколович (1505–1579) родился в Сербии (нынешняя Босния), близ Вышеграда, в христианской семье, насильно был забран в янычары и дослужился до положения второго человека в государстве. О масштабе его деятельности говорят неосуществлённые планы соединить каналами Каспийское, Чёрное, Средиземное и Красное моря. Он-то и построил в Вышеграде знаменитый мост на Дрине, описанный в романе нобелевского лауреата Иво Андрича.