Юрий Поляков - Быть русским в России

Что же до монархии, напомню: в контрразведке Колчака имелся специальный отдел, который выявлял и ликвидировал подпольные монархические организации в рядах Белого движения. Подпольные! Улавливаете? Может, какие-то офицеры-патриоты и пытались выручить царскую семью, как показывают в постсоветских боевиках, но узок был круг этих контрреволюционеров, страшно далеки они от народа. Между тем казачество, грезившее об автономии своих земель, объявило нейтралитет в развернувшейся борьбе за власть, и это сыграло роковую роль в нарастании новой смуты. А ведь несколько казачьих полков могли в начале смуты восстановить порядок одними нагайками. Однако общество оказалось разобщено: насельники Русского Севера и Зауралья роптали: «Хватит проливать кровь – немец к нам всё равно не дойдёт!» Интервенция, мятеж чехов, рейды карательных отрядов красных латышей и китайцев впоследствии оказались для обитателей российской глубинки жестоким сюрпризом. Но кто же начинает тушить пожар, когда обрушилась крыша?

А вот многие старообрядцы в отличие от никониан восприняли революцию как долгожданное возмездие за поруганное древнее благочестие, за огнепального Аввакума, за столетия гонений, за жизнь на положении «лишенцев»: и этот институт большевики не выдумали, а позаимствовали у предшественников. Староверы сочувствовали многим идеям революции. Не зря же Николай Клюев писал:

Старообрядцы верили, что земля принадлежит Богу, а не людям, предпочитая общинную собственность частной, они поддерживали идею равенства и справедливости, выдвинутую большевиками, и были готовы строить социализм в России, не дожидаясь мировой революции.

Для самого Клюева этот рай обернулся, увы, адом ссылок, лагерей и гибелью. Тем не менее, опираясь на молодых выходцев из староверов, сталинская группа постепенно отстраняла от власти упёртых интернационалистов, равнодушных к судьбе российской цивилизации. Вспоминается один случай. Будучи в Венгрии, я оказался на будапештском ТВ и сидел, дожидаясь своей очереди. Между тем пегий старичок, некогда, видимо, ярко-рыжий, страстно обличал кого-то в эфире на чуждом русскому уху мадьярском языке. «Кого он так ругает?» – спросил я переводчика. «Россию, русских и социализм…» – «За что?» – «За всё!» – «А кто это?» – «Сын Белы Куна…» «Того самого?» – «Того самого…»

Вот так, дорогой читатель! Кстати, Никита Михалков в фильме «Лёгкое дыхание» довольно убедительно, хоть и карикатурно показал зловещую роль этого «красного венгра» в русской Смуте. А тех, кого заинтересовала тема участия староверов в революции и строительстве Советского государства, я отсылаю к работам Александра Пыжикова, в частности, к его монографии «Грани русского раскола».

Зачем я увлёк читателя в такой дальний и вроде бы необязательный исторический экскурс? А затем, чтобы показать: каждый раз кризис российской государственности был связан с охлаждением русских к тому сакральному завету, о котором мы уже не раз говорили в этих заметках. Я полностью согласен с замечательным учёным, автором уникальной монографии «Кровь и почва русской истории» Валерием Соловьём. Он пишет: «Сочетание сотрудничества и взаимозависимости русского народа и имперского государства с капитальным конфликтом между ними составили стержень русской истории, её главное диалектическое противоречие… Русский плебс и имперская элита… оказались двумя разными народами не только в метафорическом, но во многих отношениях и в прямом смысле… В своей глубинной основе революционная динамика начала XX века была национально-освободительной борьбой русского народа… (и завершилась гибелью империи. – Ю.П.) …В виде новой трагедии, а не фарса, – продолжает В. Соловей, – история повторилась на исходе XX века… Русские больше не могли держать на своих плечах державную ношу, политика коммунистической власти, носившая антирусский характер (сначала – открыто, потом – завуалированно), бесповоротно подорвала русскую мощь. Освобождение от такого государства интуитивно ощущалось русскими единственной возможностью национального спасения…»

Жёстко, зато честно, хотя о «бесповоротности» очень хочется поспорить…

Несколько лет назад в российском эфире зазвучали мантры о формировании новой общности «российский народ», и я, знаете ли, ощутил тревожное дежавю. Когда провозгласили торжество новой исторической общности «советский народ», я, как помнит читатель, служил в армии. В нашей 9-й батарее самоходных гаубиц «Акация» 45-го Гвардейского Померанского артполка, стоявшего в городке Дальгов близ Западного Берлина, было 70 бойцов 16 национальностей. «Советским народом» мы были только в строю или на занятиях в Ленинской комнате. В остальное время каждый оставался сыном своего народа. Заряжающий из башни ефрейтор Шерали Суфиев, таджик, призванный из памирского аула, где военком почему-то не тревожил его до 27 лет, жаловался, что две его жены ссорятся и жалуются друг на друга в письмах. «Западенец» ефрейтор Сметанка ругал «москалей» за наряды вне очереди, которые ему от души навешивал прапорщик Хузин – татарин из Казани. Кстати, немногочисленных западных украинцев так и звали за глаза – бандеровцами. Штабной шофёр казах Абаев на вопрос, почему он такой маленький (одного сантиметра не хватило, чтобы откосить от армии), объяснял так: его отец и мать родились во время страшного голода, который устроили им русские. Я ему сочувствовал, хотя много позже узнал, что Казахской ССР в ту пору руководили совсем не русские. Но что делать, такова ответственность имперского народа.

Чеченец Муса Мазаев в военном билете носил портрет бородача в папахе.

– Кто это? – спросил во время досмотра личных вещей наш взводный лейтенант Мамай.

– Прадедушка… – свысока процедил Муса.

Прадедушка подозрительно смахивал на имама Шамиля, а при внимательном взгляде им и оказался.

В тени ветвистого советского пантеона тихо, но неискоренимо прозябали и казались тогда сорняками кумиры местной племенной истории. В момент «Ч» они, словно политые чудесным суперфосфатом, очнулись, вымахали, раскинулись и заглушили всё то, чем нас учили в СССР гордиться. Но, заметьте, осмеянию и осуждению подверглись почему-то в основном русские герои, подвижники и страстотерпцы. Павлик Морозов гнусно сдал папу чекистам; Василий Чапаев дрался с Фурмановым из-за Анки; Зоя Космодемьянская сожгла, будучи пироманкой, под зиму избы колхозников; Александр Матросов спьяну упал на амбразуру; маршал Жуков лил солдатскую кровь цистернами без всякой жалости; нарком Молотов был «железной задницей» и т. д…