Терри Пратчетт - Опечатки

Посвященные Плоскому миру конвенты (в этом году по всему миру пройдет пять штук) сейчас проводятся в самых больших залах, которые только можно арендовать. В Великобритании и США их посещает примерно по тысяче человек. На первом своем антиподском конвенте в Новой Зеландии я побывал всего через пару лет после своего первого автограф-тура в августе 1990-го и тогда же решил, что буду приезжать почаще.

Издатели так обрадовались, что мне понравилось сидеть в самолете по двадцать четыре часа, что до недавнего времени я приезжал почти каждый год. Довольно часто ко мне присоединялась жена. В какой-то момент, когда я то устраивал большой автограф-тур, то ездил сюда же в отпуск, я купил в Перте штаны, которые нужно было подогнать, и просто забрал их через три месяца во время следующей поездки. Да, я правда люблю путешествовать, особенно с тех пор, как я стал летать первым классом!

Честно говоря, я с удовольствием жду этого конвента и надеюсь, что вы со мной солидарны. Мне приятно поговорить с людьми, от которых меня часто оттаскивают ради всяких официальных мероприятий, но еще приятнее встретить фаната, который знает волшебные слова: «Что бы вы хотели выпить?»

Маленький неловкий момент: мне уже за шестьдесят, и, как я уже сказал, люди будут покупать мне выпивку. С выпивкой есть одна проблема – это ненадолго. Если вы увидите, что я целенаправленно пробираюсь к сортиру, не пытайтесь вступить со мной в разговор, если вы, конечно, хотите дожить до вечера. Однажды, когда я общался с природой, кто-то подсунул под дверь книгу для автографа.

Кстати, об автографах. Пожалуйста, прочитайте официальную инструкцию: подписывать сотни книг очень тяжело, и за многие десятилетия у меня ослабла рука. Но сил, чтобы удержать стакан, мне вполне хватает.

Я действительно очень жду конвента.

С наилучшими пожеланиями,

Терри Пратчетт

Уилтшир, Великобритания

Речь на Нореасконе 2004 года, WorldCon

Я написал всю речь на компьютере, но на самом конвенте она не открылась, поэтому это то, что я запомнил на память. Главное в речах – насмешить аудиторию. После этого она уже в твоих руках.

Меня зовут Терри Пратчетт. Если это вас удивляет, вы еще можете уйти.

Около шести месяцев назад я написал достойный научный трактат, собираясь сегодня прочитать его вам. Но за это время кое-что произошло. Поэтому, раз уж вы все здесь, я расскажу вам о своей операции. Оказалось, что у меня очень высокое давление, а мои таблетки только его повышают. Потом три месяца у меня было очень низкое давление и таблетки, которые не работали. При этом это были самые сильные из существующих бета-блокаторов, а это, братья и сестры, настоящее изобретение дьявола. Как будто на мозг кладут горячую салфетку.

А потом они во всем разобрались и решили, что раз уж среди моих близких нет больных пороком сердца, а у меня низкий уровень холестерина, я не курю, не пью крепкие напитки – ну, не пью много, – не имею лишнего веса и регулярно занимаюсь спортом, естественно, я заполучил какое-то сердечно-сосудистое заболевание. Я пожаловался на это, а они сказали: «Ну, не повезло, но даже в манекен может попасть молния». Они взвесили мой кошелек и нашли его слишком тяжелым для человека моего возраста, и мне пришлось пройти через ангиографию – это когда сердце изучают через пах. Конечно, сердце и пах в некотором роде связаны, но мне показалось, что они избрали слишком длинный путь. Сначала тебе дают что-то, от чего хочется спать, а потом позволяют наблюдать за операцией по телевизору. Они спросили: «Вы предпочитаете какую-то конкретную музыку?» Я ответил: «Ну, я об этом как-то не думал. У вас есть… Джим Стайнман?» «Разумеется», – ответили они, поставили Bat Out of Hell и приступили к работе. Я смотрел, что они делают. На экране было мое сердце. Я почувствовал, что вырубаюсь, и подумал: «Господи, как круто. Последним, что я увижу, будет мое сердце, которое всё еще бьется».

Потом пришлось поставить стенты. Это такие штуки, которые сжимаются. Если у вас проблемы с сердцем, вы наверняка следите за судами по этому вопросу, как и я, но с моими стентами вроде всё нормально.

Это гораздо более серьезная операция. Накануне ты разговариваешь с хирургом, и он говорит: «Совершенно не о чем беспокоиться, это очень просто, на следующий день мы вас уже выпишем, кстати, не подпишете эту бумажку?» – «А что это за бумажка?» – «Это согласие на проведение операции на открытом сердце при необходимости. Между прочим, мой сын очень любит ваши книги». Я сказал: «Если вы хотите и дальше радовать своего сына, может быть, вы будете поосторожнее завтра?»

Меня снова отвезли в операционную и дали чего-то веселящего. Потом я проснулся в своей палате, черт знает сколько часов спустя. Медсестра изо всех сил давила на мой пах. Что тут может сказать мужчина? «Где вы были в мои восемнадцать?» Я остановился на: «Что случилось? Всё ли прошло хорошо? Установили ли стенты?»

«Да, всё в порядке, но мы должны остановить кровотечение из артерии».

Кровотечение из артерии… ну, когда кровь течет из вены, она течет каплями. Когда из артерии, то потолок сразу же краснеет. Потом пришел хирург и заявил: «Всё отлично, всё просто прекрасно». Но что-то в его голосе намекало, что не так-то всё и отлично, так что я спросил: «Всё прошло хорошо?» многозначительным тоном. Он ответил: «Ну, пришлось немного попотеть». – «И долго я был в отрубе?» – «Около полутора часов, и, пожалуйста, не называйте это так». – «Ага, а “пришлось попотеть” – это такой медицинский термин, означающий “вы чуть не умерли?”» – поинтересовался я. Он сказал: «Вы очень плохо отреагировали на краситель, который мы используем для выделения сердца, но мы вас подняли [название я не запомнил, но что-то вроде нитроглицерина], и всё кончилось… хорошо». Очевидно, какая-то часть моего мозга перекрывает мне артерии в случае стресса. Как моя система кровообращения пережила пять миллионов лет эволюции, обладая такими интересными особенностями, мы никогда не узнаем, но они прописали мне лекарства, и теперь я чувствую себя… хорошо.

Потом хирург сказал: «Мы только не поняли, почему вы всё время кричали про бутерброды. Вы пытались сесть на операционном столе, а это, поверьте, не так-то просто, и говорили: «Вот же он! У него бутерброды».

«Ах да, припоминаю, – ответил я, – там был человек с бутербродами в руках. Он стоял в углу с подносом».

«А что это были за бутерброды?» – поинтересовался хирург.

«А я не знаю! Вы меня к нему не пустили! А иногда передо мной оказывался какой-то огромный нос, и громовой голос говорил: “Нет никаких бутербродов”».

«Да. Это, наверное, я», – согласился он.