Анатолий Эльснер - Грозный идол, или Строители ада на Земле [Собрание сочинений. Т. III]

«Пророк» расхаживал по своей комнате, часто посматривая в окна — не идет ли «невеста бога» — и в необыкновенном наряде. Монашеское черное платье заменил теперь белый плащ, волочившийся по полу, как царская порфира, и спереди живописно охватывающий его тело разнообразными складками. Очевидно, светлый гость, находящийся теперь в его безобразной телесной храмине, накинул на него это белое одеяние, так как он был веселый бог и не любил монахов. И вся наружность Парамона, как и его костюм, выражали теперь радость и ликование. Во всех его движениях, когда он расхаживал по комнате, была какая-то стремительность и, когда он подходил к окну или поворачивался — легкость и быстрота тигра, делающего прыжки. На бледном лице его отражалась радость, торжественность и глумливый смех: очевидно, бог, прыгнувший в него, потешался и плясал, хищно ожидая схватить добычу в свои лапы.

Довольно большая комната, в которой он находился, была вся увешена персидскими коврами, с развешенными по ним кинжалами. У одной стены находилось низенькое ложе, покрытое белым с золотыми узорами покрывалом, и на ковре около него стояли кубки с вином. Полы были тоже покрыты коврами, а на единственном столе лежала раскрытая толстая книга — Библия, из которой «пророк» черпал свои познания. Книга эта раскрывала перед ним картину борьбы неба с землей, царей и деспотов с людскими стадами; она вдохновляла его быть вторым Моисеем в Зеленом Раю, не жалеть крови, как это делали не только люди, но и сам гневный Иегова, обращая в прах города и царства и, наконец, книга эта научила его обращаться с Богом «запанибрата», делать Ему замечания и выговоры и иногда даже посылать ругательные слова по Его адресу. Зерна истин, рассыпанные в Библии, величия и поучения падали в области духа Парамона на поле, вспахиваемое чертом от дней рождения его, и зерна эти распустились в цветы, наполненные ядом и желчью.

Комната озарялась восковыми свечами и блистала разнообразными цветами ковров — красными, голубыми, желтыми. Вместе с производством себя в «пророка» и первого бюрократа Зеленого Рая Парамон начал быстро богатеть: крестьяне стали выплачивать оброки, но, кроме этого, Парамон под разными предлогами отбирал у порабощенных жителей целые стада, склады с хлебом, рыбные склады, различные движимости, и все это заставлял своего брата Петра обменивать у персиян на деньги и различные вещи. Три бюрократа вместе со своей охраной и различными палачами быстро богатели, а крестьяне, вместе с утратой свободы, счастья, радости и прежней ясности рассудка и нравственности, опускались и беднели. Три акулы могут уничтожить целые стада маленьких рыб, и три бюрократа в Зеленом Раю выпивали кровь из сердца, высасывали мозг из голов и наполняли души людей ужасом, ненавистью и смертельной тоской.

Расхаживая по комнате, Парамон вдруг увидел в окне мчавшуюся в блеске молнии «невесту бога» с крутящимися за ней золотисто-светлыми волосами и бледным, но сияющим лицом. «К веселому богу бежит невеста, и как быстро, и собаками не поймаешь, только голые ножки мелькают», — подумал Парамон. Он подошел к противоположному окну и здесь увидел другую картину: «невеста бога» уже шла к крыльцу его дома, сопровождаемая двумя людьми из его охранителей, которым он давал различные секретные поручения.

Минуту спустя в комнату вошла Сусанна, и невидимая рука, открывшая ей дверь, сейчас же ее снова закрыла.

«Невеста бога» и ликующий Лай-Лай-Обдулай остались наедине.

Стыдливо и в страшном смущении наклонив свою голову, отчего ее волосы упали книзу, как пряди золотистых нитей, Сусанна смотрела на «могущественного бога» с невыразимым выражением больших голубых глаз. Они напоминали море, озаряемое блеском молнии, и, как оно волнуется, вздымаясь всей своей глубиной, так и в ее глазах отражались мятеж и буря ее сердца. И, как ее глаза, лицо то вспыхивало краской женственного стыда, то делалось бледным, как белый воск, отражая тогда воцаряющийся в ее груди священный ужас перед «высоким». Несмотря на такие чувства, в уме ее все-таки проходила страшная мысль: «А если бог не вошел еще в это кривое тело урода!» Надо было иметь доказательство, что могучий Лай-Лай-Обдулай там уже находится и смотрит на нее из глаз Парамона. И вдруг она ясно познала, что ее небесный жених, наверное, там: глаза Парамона блистали необыкновенным сиянием, и бледное лицо тоже казалось сияющим радостью. Парамон ей всегда казался мрачным, пугающим всех одним своим сурово-насмешливым видом стариком, а этот — тоже безобразная храмина, но она сияет, как окнами домик, когда внутрь его упала молния. Никакого не было сомнения, что перед нею светлый Лай-Лай-Обдулай.

Вспомнив, как она себя должна вести перед веселым богом, Сусанна подняла дрожащую ручку к голубому поясу, чтобы сорвать его, и рука ее остановилась в нерешительности: ужасным ей показалось такое бесстыдство; может быть, она не так поняла, и «светлейший» вовсе не желает, чтобы она голая плясала перед ним.

Жених и невеста молча смотрели друг на друга. Вдруг Лай-Лай-Обдулай, распахивая свой белый плащ, начал подплясывать своими длинными, оказавшимися голыми ногами, делая странные движения телом и смеясь радостным, похотливым смехом.

В чувстве охватившего ее экстаза она в один момент сбросила с себя платье, ножки ее завились кверху, и сияющая счастливая Сусанна начала плясать перед стариком Парамоном, закинув руки за голову. В свою очередь, и жених-бог с лицом, сделавшимся еще более ужасным от овладевшей им животной страсти и как бы прожигая ее нагое тело глазами, стал выделывать ногами еще более высокие узоры в воздухе, как галопирующая лошадь; кривое тело его при этом похотливо изгибалось, но, танцуя таким образом, он все более приближался к низенькому ложу, покрытому золотисто-белой тканью, и, видимо, находя, что ему, небесному гостю, разговаривать не к чему с земной невестой.

Восхищенная веселостью бога и как бы опьяневшая от пляски, счастливая девушка с раскрасневшимся, улыбающимся и сияющим лицом стала следовать за женихом, не переставая плясать. Вдруг Лай-Лай-Обдулай, очутившись у ложа, неожиданно улегся на него и грубо, с животной радостью, ухватив ее за бедра, потянул к себе. Сусанна с криком восторженной радости упала в объятия бога.

Прошло несколько часов, и комната начала освещаться дневным светом.

На широком ложе спал на спине Парамон, вытянувшись во весь свой огромный рост и издавая во сне какое-то отвратительное хрюканье. Рядом с ним, облокотившись на локоть, лежала Сусанна со смертельно бледным лицом, уставив с ужасом расширившиеся глаза на ужасную рожу старика. Хотя сознание, что она — жена бога и что он сжигал ее своим пламенем целую ночь, восхищала ее и как бы возносила на небеса, но из ее глаз неудержимо катились слезы, и она дрожала, как в лихорадке. Может быть, тайный, бессознательный инстинкт нашептывал ей, что она жертва самого жестокого, грубого обмана. Не понимая своих слез, она все-таки думала, что небесный супруг ее, конечно, уже отлетел из этой отвратительной храмины. Был и еще один мучительный для нее вопрос: почему он, могучий бог, поместился именно в это уродливое тело? Она чувствовала как бы оскорбление, а вспоминая о страшном разврате ее бога и мужа, грубом цинизме, с которым он обращался с ней, она внутренне содрогалась, совершенно не понимая, как это совместить: светлый бог и то животное, которое извивалось в судорогах похоти. Эти мысли она с ужасом отгоняла от себя, и вместо них являлась другая, уносящая ее за облака: она жена Лай-Лай-Обдулая. Слезы, однако же, неудержимо струились из ее глаз, и она продолжала с отвращением всматриваться в безобразное тело Парамона. Вдруг ей сделалось невыразимо противно это страшное лицо с острым, как у птицы, носом, ввалившимися тонкими губами и, кроме того, он как-то хрюкал и вонял, отвратительно вонял, как свинья.