Анатолий Эльснер - Грозный идол, или Строители ада на Земле [Собрание сочинений. Т. III]

Огромный, шевелящийся веер, состоящий из живых людей, решительно всех обитателей Зеленого Рая, двумя своими крыльями примыкал к орешнику. Внизу, около «пылающего ада», под ногами чудотворца, стоял черный гроб с телом старца Демьяна. На голове мертвеца была арестантская шапка, на ногах лежали цепи, и одет он был в штаны и куртку колодника. Руки его были сложены на груди, и в окоченевших пальцах находилась маленькая статуйка Лай-Лай-Обдулая. Впереди гроба и лицом к толпе стоял «пророк» в белой одежде и с белой шапкой на голове. По одну сторону от него стояли Василий и Петр, а по другую «супруга бога», одетая, как и «пророк», в белое длинное платье, с венком из роз на голове и со сверкающим на ее груди кинжалом. На ее бледном лице отражалась дикая решимость и роковая экзальтация, царившие в сердце.

Благоговейное молчание нарушалось только как бы укоризненным лепетом листьев орешника, который простирал свои гигантские ветви над начальниками и их деревянным кумиром. Все ждали «мудрого пророческого слова» от Парамона, на него только были обращены все взоры, и «пророк», вдохновляясь мыслью, что он избранник небес, с неожиданным вдохновением одним порывистым движением поднял руки над толпой, так что концы его мантии взлетели влево и вправо, точно крылья архангела, и громко возгласил:

— Мир вам, и ликование, и радость да войдет во всякое сердце.

Он постоял с минуту и, опуская руки и указывая на гроб, громко продолжал:

— Великий праотец ваш в гробу, старец почтенный, перед которым тварь всякая падала ниц, а я вот, пророк и сын его, возглашаю: радуйтесь и ликуйте. Вы, неразумные, пугливо смотрите и глупо думаете про себя: нам плакать надо и воздыхать, а великий пророк приказывает нам ликование иметь. Да, скудные разумом и верой: приказываю, ибо я сам видел, как светлый Лай-Лай-Обдулай возносил дух родителя на своих руках в свои небесные комнаты. Наш двухсотлетний старец не человек уже, а светлый бог, а я, сын его, — начальник веры и светлый пророк, тоже как бог, значит, — вот это в разум заключите свой и держите крепко… Вера, вера, человеки, одна она отомкнет двери всяких райских комнат… Слушайте, какое еще чудо вышло, слушайте, трепещите и ликуйте, ибо великое чудо. Прежде, однако же, посмотрите в сей гроб… кто лежит там?.. Колодничек будто, арестантик… Да не пугайтесь, самые робкие пусть дерзость имеют заглянуть в гроб…

Толпа задвигалась и, так как любопытство — очень сильное чувство, то, несмотря на робость, которая всех заставляла быть подальше от начальников, обитатели Рая столпились вокруг гроба, удивленно глядя на «арестанта», лежащего там. Вид мертвого произвел на всех ошеломляющее впечатление, но, несмотря на это, когда им приказано было стать на свои прежние места, они испуганно отскочили от гроба и на приличном расстоянии стали слушать страшное вранье «пророка».

— Вот что ужаснуло даже меня: едва родитель наш стал отходить в свой царский дворец на небесах, как, смотрю, ангел около него… держит ангел в руках одежды его ветхие, в которых он когда-то был, как вы слышали все… колодников мы потомки… То же самое и цепи держит ангел… И одел на родителя моего посланник Лай-Лай-Обдулая одежды эти и цепи, и в руки его вложил пергамент с письменами. Тогда я возопил громко: «О, скажи мне, посланник великого Лай-Лай-Обдулая, для чего это родителя отходящего моего ты облачил в одежды постыдные арестанта и наложил цепи на него, и вложил в руки письмена?» И вот ангел ответил: «Пророк, пророк, вложи это слово в разум свой: как на земле, так и в небесных комнатах меньшие арестантики перед большими и колоднички в цепях. От начала бытия порядок такой, и сам Саваоф начертал закон сей молнией на небеси; цепи малым сим для мирового порядка, и бичи и ножички в руки стоящим выше над ними опять для мирового порядка». Не надевающий цепи на себя и не берущий плетки в руки для назидания меньших — анафема, и хор ангелов поет над таким сыном смердящей крамолы: анафема, анафема. Вложите же теперь в скудный разум ваш свет, пролившийся из уст ангела: почтенный старец наш ходил здесь в ризах белых, как я, потому сияние бросает на нас Лай-Лай-Обдулай и дает власть над тварями, и вы все перед нами — арестантики в цепях, но вот высокий взял его к себе для служения вечного перед его особой, а перед ним он кто, спрашиваю? В цепях колодничек. Вот порядок на земле и равно и на небе какой: чины здесь и чины там, и вот как разуметь надо: я свободен, и обратное: арестантик перед высшим. Пророк великий — я, а посему вы передо мною — твари ползущие, а надо мною только одно солнце — Лай-Лай-Обдулай.

Гневом и силой зазвучал голос Парамона, подобно раскатам проносящегося грома, лицо все более бледнело, но казалось светящимся, так как его страшные глаза светились каким-то зловещим блеском. И в нем самом происходило не менее удивительное явление, несмотря на то, что его речь была колоссальным враньем: он увлекался своими словами и проникался верой в свое небесное послание. Сознавать это было для него высоким наслаждением, а потому порождало страшную путаницу мыслей, выход из которой был, однако же, всегда возможен с помощью грубых софизмов. Так обманывая всех, попирая истину ногами и ненавидя ее как своего врага-обличителя, Парамон совершенно запутался, так как давно перестал замечать, где кончается правда и начинается его ложь, и, очутившись в темном лабиринте обманов, стал делать усилия, чтобы одурачить в конце концов и самого себя.

Благоговейное молчание продолжалось. Вдруг «пророк» расставил руки и с таинственным видом сказал:

— Тишина, тишина… да царит на земле, дети, как на небе…

Направляясь к гробу и медленно и плавно опуская руки, он снова загадочно повторил:

— Тишина!..

Одни листья орешника, не слушаясь «пророка», продолжали насмешливо шелестеть, но люди, точно очарованные чарами волшебника, стояли, как статуи, боясь даже дышать.

В это время Парамон, освободивши «письмена» от пальцев мертвого, поднял бумагу над головой и, как бы охваченный священным ужасом, сказал:

— Сам Лай-Лай-Обдулай начертал заповеди вам, дети. О, внимайте заповедям сим, дети, ибо даже ангелы на небесах внимать будут им, боясь шевельнуть крылом…

И вдруг, окончив эти слова и озарив глазами толпу, он крикнул необыкновенно громко и повелительно, подымая руки над головой:

— На колени!..

Людям показалось, что гром упал с неба вместе с этим приказом Парамона, колени их как бы сами согнулись, и все стоящие там одним движением упали на колени. Был только один человек, который, стоя за «пророком», продолжал стоять, гордо поглядывая на толпу, — начальник Зеленого Рая.

Опять наступило молчание. Парамон смотрел куда-то вверх, как бы беседуя с кем-то незримым, и вдруг, не изменяя позы, сказал: