Алексей Толкачев - Рассказы

— Вам не кажется, что здесь чем-то пахнет? — обратился черт к ближайшему соседу.

— Да, действительно, — согласился тот. — Только не пойму, чем именно.

— Не хотел бы вас пугать, — слукавил черт, — но, по-моему, пахнет серой.

— Да, пожалуй… В самом деле, серой! А я и не догадался.

— А вы понимаете, что это значит?

— Понимаю. Это значит, что я плохо разбираюсь в химии. Но ведь я по образованию гуманитарий…

— Нет, что значит запах серы — вы понимаете? Ведь это значит, что рядом черт!

Последние слова черт прокричал неожиданно громко, так что пассажиры вокруг обернулись. Водитель эскалатора отметил про себя, что это уже попахивает пунктом«…производить шум, пользоваться громкоговорителями».

— Что вы имеете в виду? Что значит «черт»?

— Вот что это значит! — прорычал черт. — Это значит ужас, летящий на крыльях ночи!

(Снова получился пафос, но сейчас уже было не до стиля.) Черт распахнул свой плащ, и полы его превратились в черные перепончатые крылья, огромные, метра по три каждое.

«А вот это уже называется«…провозить багаж, сумма измерений которого по длине, ширине и высоте превышает полтора метра»», — рассердился водитель эскалатора и вызвал полицию.

Паря над эскалатором, черт внимательно вглядывался в лица пассажиров, но вместо надлежащего страха он читал на них лишь вопрос: «Эффектное шоу, но непонятно, что конкретно он рекламирует?»

Если гражданское население этого города оказалось таким бездарно бесчувственным, то чего было ждать от полиции? Эта публика всюду одинакова — без фантазии. Черта вывели из метро, да еще и целый час продержали в участке, внимательно изучая изъятые у него зерна паники — не наркотик ли?

Черт уныло брел по мостовой, усыпанной осенними листьями. Неужели никак нельзя помочь этим людям, неужели никак невозможно подарить им страх? А может быть… прокрасться в какую-нибудь конюшню и намылить мылом коня? Ведь каждый знает, что если на конюшне конь в мыле, значит, поблизости нечистая сила! Да нет… Не прокатит. В любом другом месте прокатило бы, но здешние дурни просто решат, что коня кто-то моет…

Поздним вечером черт сидел в баре и глушил тоску спиртом. Тоска уже практически оглохла, когда за столик к черту подсел длинноволосый юноша.

— Вы позволите? Извините, что я вас отвлекаю… Но ведь вы черт, верно?

Черт согласно кивнул.

— Я знаете что думаю? Может, вам учеников себе набрать? Меня, к примеру. Ну и еще несколько человек найдется. Мы будем везде с вами ходить, записывать, что вы говорите. Потом один из нас вас предаст. Я, к примеру. Договоримся с властями, чтобы вас арестовали и приговорили к смертной казни. Вас, значит, казнят, вы, значит, повисите дня три на перевернутой пентаграмме, а на третий день провалитесь в Преисподнюю. Ну или, там, отправитесь к бабушке своей на Кулички. Тогда вы тут у нас сразу станете популярной фигурой! О вас легенды начнут слагать всякие последователи. Я, к примеру… А?

— Ты че, сатанист, что ли? — лениво поинтересовался черт, глядя на юношу сквозь стакан.

— Ну, типа того.

— Да нет, чувак. Бесполезно. Если ваши души черствы как камень, страх в них не поселится. Вас ничто не спасет. Вы безнадежны.

Ночью черт пришел на вокзал и купил билет до станции под названием «Лучше вообще не знать, что на свете есть такие места».

он любил больше всего на свете. Ведь в моменты сильных эмоций мы не контролируем свои лица. Нам не до того: мы в это время заняты поиском нужных слов. Мы вообще любим говорить слова, а уж в моменты сильных эмоций — и подавно! А вот слова не любят, чтобы их произносили в таких ситуациях. Для слов это вредно: они от этого сильно изнашиваются, блекнут, трутся на сгибах и линяют. Поэтому, как только слова чувствуют повышение эмоционального градуса, они тут же прячутся по норам. И самые глубокие норы — у самых нужных слов. А на поверхности остаются лишь никчемные и легкомысленные. Они бестолково шатаются туда-сюда, приходят в голову и подворачиваются под язык. Их мы обычно и произносим, будучи во власти чувств. Те же из нас, что в принципе не лезут за словом в карман, — вообще в такие мгновения молчат. Потому что принцип есть принцип, а все слова у них прячутся именно в карман! (Принципы хозяина им известны, так что они прекрасно знают, куда бежать в минуту опасности.)

Так или иначе, оказавшись под воздействием сильных эмоций, мы на какое-то время умолкаем. И тогда, пользуясь долгожданной паузой в нашем постоянном тарахтенье, начинают говорить наши лица. Язык лиц прост и эффективен. Он оперирует древнейшими категориями, проверенными временем. Что, например, написано на лице любого разгневанного мужчины? «Я убью тебя, съем твою женщину и совершу половой акт с твоей собакой!» Даже если это всего лишь пожилой профессор-музыковед не сошелся с коллегой во мнениях по поводу поздних квартетов Бетховена.

Но удивление — это совершенно особенная эмоция. Что конкретно написано на физиономии удивленного человека — не понятно.

Он начал увлекаться удивленными лицами, еще когда работал в «Фотографии» на улице Лесной. Однажды к нему привели фотографироваться совсем маленькую девочку. Приготовившись сделать снимок, он произнес традиционное заклинание: «Внимание, сейчас вылетит птичка!» — и нажал на кнопку. Девочка восприняла его слова буквально и была очень удивлена, что никакой птички не появилось. Выражение ее лица было при этом таким ярким, искренним и интересным, что он тут же нажал на кнопку еще раз. Позже он долго рассматривал эти два снимка. Было совершенно очевидно, что настоящее лицо — на второй, «удивленной» фотографии. А на первой что-то вроде маски. И он понял: удивление — вот направление, в котором стоит работать!

Отсутствием птички можно было удивить только самых маленьких детей. Зато, наоборот, реальное появление обещанной птички прекрасно срабатывало на любых клиентах! Он приобрел волнистого попугайчка и клетку с ним поставил в фотостудии. В рабочие часы, когда в студию заходили желающие сфотографироваться, клетка была накрыта материей. Каждый раз, когда очередной клиент располагался перед камерой, фотограф говорил: «Внимание, сейчас вылетит птичка!» В следующую секунду он делал снимок, а потом сдергивал материю с клетки. Птичка вылетала, клиент удивлялся, а фотограф делал второй снимок, уже, чисто, для себя.

Скоро у него накопилась целая коллекция фото с удивленными лицами. И почти каждое из них было бесконечно интересным! Их можно было рассматривать и рассматривать. Казалось, их можно было даже читать: что за человек, добрый или злой, умный или глупый, легко ли у него на душе, и все такое. Фотограф стал подумывать о том, чтобы устроить где-нибудь выставку этих портретов.